Вселенная Ехо. Том 2 - Макс Фрай

– Единственное, что мне хотелось бы найти, так это следы твоего пропавшего внука Урмаго. Между прочим, для вас же и стараюсь. Мой друг сегодня сказал Маркуло, что призрак покойного Хурумхи просил передать управление хозяйством его сыну Урмаго и никому другому. И вдруг выясняется, что Урмаго-то как раз и пропал. Ну вот сама подумай – что нам всем теперь делать?

– Вот оно как! – старуха искренне удивилась. – Так я не поняла, кому все-таки дом-то завещали? Твоему дружку или этому сопляку?

– Скажем так, обоим. Но мой друг заранее готов поступиться своими правами в пользу Урмаго.

– Урмаго тоже не сладкий пряник, – проворчала старуха. – Но в лес родичей гнать не будет, тут я спокойна. Где же его вурдалаки носят? В кои-то веки я бы хотела, чтобы этот мальчишка сидел дома! Лучше уж с ним иметь дело, чем с твоим дружком. Тот-то нам совсем чужой.

Она сникла, окончательно осознав, что без возвращения блудного Урмаго у этой истории не будет хорошего конца.

– Где его вурдалаки носят? – задумчиво повторил я. – Да уж, хороший вопрос.

Признаться, я был разочарован. Раскатал губу, думал, собеседница бросится мне на шею и, заливаясь слезами, расскажет, что несчастный Урмаго привязан к вековому дубу на вершине соседней горы и только одинокая хищная птица сыйсу навещает его раз в дюжину дней на предмет поклевать печень.

Но старуха, похоже, действительно не знала, куда подевался Урмаго. Уж очень искренне она радовалась, когда узнала, что хозяином дома может стать не злобный чужак Шурф Лонли-Локли, а ее родной внук.

– Не подскажешь, где его искать? – без особой надежды спросил я.

– Да почем же мне знать? – проворчала старуха. – У соседей его вроде нет. Маркуло всех объехал, было дело. Или сговорились они? Да нет, не могли Маркуло и Урмаго сговориться! Они и кусок мяса из похлебки не могли поделить без ссоры.

– А ты не пробовала ворожить? – без особой надежды спросил я. – По-моему, Ули очень хорошая колдунья, а ведь говорят, что она – твоя ученица. Есть же способы узнать, куда пропал человек. Вызвать лесных духов или… ну, не знаю – в зачарованном зеркале подсмотреть, сон вещий навеять. Наверняка должны быть какие-то способы.

– Да, в молодости я, пожалуй, смогла бы, – вздохнула старуха. – А теперь стара я для настоящей ворожбы. Жизнь из меня уходит, сынок, неужели не видишь? Через год-другой вся утеку, не станет меня, – печально добавила она.

У меня комок подкатил к горлу. Впору было броситься на шею старой ведьме и дуэтом оплакать нашу общую судьбу. Всякая человеческая жизнь завершается приведением в исполнение смертного приговора, а прежде чем это случится, многие из нас вынуждены без суда и следствия томиться в узилище постаревшего немощного тела.

– Ты что это? – удивленно, почти испуганно спросила старуха. – Пожалел меня, что ли? – недоверчиво уточнила она.

– Нет, – честно сказал я. – Это не жалость. Это называется сопереживание. Чего мне тебя жалеть, бабушка Фуа? Все мы в одной лодке.

– Ну, тебе-то еще рано плакаться, – снисходительно сказала она. – Молодой еще.

– Это проходит. Ладно, скажи мне лучше вот что. Ты-то, может, и не ворожила, чтобы найти Урмаго. А Ули? Она же его очень любит, верно?

– Да уж, любит, – ворчливо подтвердила старуха. – А ты бы у нее самой и спросил – ворожила, не ворожила? Я ей не сторож! – И с обидой добавила: – Во всяком случае, если она и ворожила, то без меня. И советов моих ей больше не надо – вот так она решила.

– Да я бы с радостью у нее спросил. И уже спрашивал. Но она ничего не говорит. И глаза у нее на мокром месте.

– Ули плачет? Ну и дела. В последний раз она плакала, когда замочила свои пеленки, а ее матушка, покойница, не догадалась их переменить. С тех пор из нашей Ули слезинки не выжмешь.

– Теперь выжмешь, – усмехнулся я. – Стоит только спросить у нее, куда подевался Урмаго, и получишь столько слезинок, что умываться можно.

– Выходит, дело плохо, – старуха совсем сникла. – Значит, она все-таки гадала и узнала, что Урмаго больше нет, а мне не сказала.

– Быть такого не может, – возразил я. – Среди мертвых его нет – если верить самим мертвецам. А кому и верить, если не им, правда?

– Как знать, – вздохнула старуха. – Всякие бывают мертвецы. Иные брешут не хуже живых.

– Все может быть, – растерянно согласился я.

До сих пор мне как-то не приходило в голову, что мертвые тоже могут врать. Это было интересное, но, мягко говоря, не совсем своевременное открытие.

– Ладно, – вздохнул я. – Пойду еще поброжу по дому, если так. Приятно было с тобой поговорить, бабушка Фуа.

– Поброди, поброди, – кивнула старуха. – Чего ж не побродить, ежели бродится. – Она замолчала, а потом добавила шепотом: – Ты бы это… поостерегся, что ли. В башню, смотри, не лазь!

«Вот это да, – изумился я. – Поутру котел с ядом, потом яму для нас приготовила с кухонными ножами и тесаками на дне, а теперь – «в башню не лазь». Можешь ты, однако, очаровывать дам, сэр Макс, если захочешь».

– А что там в башне? – поинтересовался я. – Разве там опасно? Ули сказала, что ваш дворецкий – ну, этот господин с таким смешным именем, я его не запомнил – как раз сегодня затеял там уборку.

– Ха! – осклабилась старуха. – Так то ж Тыындук. Он вообще ничего не боится, вурдалачье племя. А все равно зря он туда полез.

– Так что же там? – настойчиво спросил я. – Что там такое творится, в вашей грешной башне?

– Не знаю, сама не видела и видеть не хочу, – отмахнулась старуха. И с убежденностью религиозной фанатички добавила: – А все-таки нехорошее это место.

– Ну ладно, нехорошее, значит, нехорошее.

Что-что, а тратить время на бесполезный спор мне не хотелось. Зато напоследок я решил разобраться с некоторыми, смутными пока, подозрениями. Бесформенные и нелепые, они копошились в моем сознании, но обещали со временем превратиться в настоящую гипотезу – если, конечно, я буду хорошо себя вести.

– Можно задать тебе вопрос, бабушка Фуа? – вежливо осведомился я.

– Спрашивай, сынок. Что ж не спросить, если неймется, – со снисходительностью, свойственной многим старикам, согласилась она.

– Вчера, когда мы только приехали, ты сама предлагала поселить нас в башне. А на завтрак пыталась накормить ядом. А потом велела своему родичу вырыть яму и накрыть ее ковром – наверняка ведь надеялась, что мы туда провалимся, верно? Ты не думай, я не сержусь, тебя можно понять. Непонятно другое: почему теперь ты не велишь мне ходить в эту грешную башню, словно я – один из твоих внуков?

– А почем я знаю, – с девчоночьим легкомыслием отмахнулась старуха. – Вчера увидела вас и так разозлилась, так разозлилась – слов нет. А тут еще Маркуло говорит: «Вот, понаехали новые хозяева!» И тут вы зашли – ты и твой приятель. Такие важные, нарядные… Так бы и придушила!