Первая Галактическая - Андрей Ливадный

«Функции защитного поля не восстановлены».

«Лазерное орудие — порядковый номер 5 — уничтожено».

«Система аварийного жизнеобеспечения включена».

«Ваш отсек преобразован в автономный модуль».

«Рекомендовано поддерживать предельный уровень личной защиты в течение пятидесяти часов».

«Угроза для жизни!»

Последняя надпись назойливо мигала.

* * *

Каждый из нас, прежде чем умереть, должен был сойти с ума. А ведь мы — я имею в виду целое поколение, — миллионы молодых парней на пятидесяти семи колонизированных планетах, — мы выросли, не зная боли и страха. Позже нас назвали «саженцами войны»…

Наверное, тому, кто прошел хотя бы одной, самой короткой тропкой галактической войны, уже невероятно трудно, почти невозможно верить, что мир был иным. Но я помню. Помню беззаботный смех матери, добрые глаза отца… Теплую воду пурпурного океана родной планеты. Помню свое ощущение безграничного покоя и счастья, какое бывает только у маленьких детей. Мир лежал у моих ног, такой огромный, удивительный и теплый. Он был моим.

И так было везде. Планеты, колонизированные в период Великой Экспансии[4], за четыре столетия окрепли, превратившись из диких и враждебных в развитые, цивилизованные миры. Мы были первым поколением, которому не нужно было бороться за выживание… но все наши мечты оказались втоптаны в грязь, смешаны с пеплом, заморожены вакуумом…

Я не обвинитель и не пацифист. Я профессиональный солдат, легализованный государством убийца, силой обстоятельств вырванный из порочного круговорота смерти и брошенный посреди ледяного, великого ничто, подыхать и думать…

* * *

…Два часа назад он был молод и полон сил, и вот теперь умирал медленно и страшно.

Его пересохшие губы что–то шептали, но за толстым стеклом гермошлема не было слышно ни звука.

Мониторы внутренней связи серебрились беспорядочным мерцанием точек… Многоярусные пульты управления потеряли свое многоцветье, экраны потускнели, подсветка панелей и датчиков погасла. Они умирали вместе с человеком.

Прошло всего несколько минут после того, как аварийный монитор выдал последнее сообщение. Сгоряча он не обратил внимания на суммарную мощность взрыва, да и в любом случае она показалась бы ему нереальной — не было в составе обоих флотов оружия, способного вызвать такой взрыв, пока он вдруг не почувствовал, как тупая боль принялась выламывать его суставы.

Нет ничего хуже осознания неизбежности. В панике взгляд Андрея заметался по приборным панелям. Три миллиарда килотонн…

К горлу подступила тошнота. Суставы уже не болели — они пылали, как и все тело…

Андрей понял — приборы не врут, и его отсек летит среди бушующего ада тяжелых частиц… и они каждую секунду неслышно пронзают его, разрушая клетки… Даже боевой скафандр был не в состоянии остановить всей радиации, и он стремительно превращался в эти секунды в кусок радиоактивного мяса…

Ужас сжал его горло ледяными, корявыми пальцами. Андрей вскочил, распахивая створки встроенных шкафов. В глубине одного ровно поблескивал ряд боевых скафандров высшей защиты. Он протянул руку, но в этот момент острая боль пронзила грудную клетку, и он повалился на пол, содрогаясь от внезапного приступа удушья.

И опять острые уколы иньектора вернули его в реальность.

Он никогда не был трусом. И по–настоящему страшно ему стало только сейчас. Страшно и отвратительно умирать…

Он собрал остатки сил и, приподнявшись, потянул на себя серые защитные оболочки. Гора скафандров накрыла его с головой, ослабляя беспощадный поток заряженных частиц, и он инстинктивно вполз в самую середину бесформенной груды…

Через несколько минут надежда сменилась отчаянием.

Андрей уже не мог шевелиться — он превратился в беспомощную куклу, в стороннего наблюдателя собственной смерти. Небытие накатывалось на него удушливыми черными провалами, чередующимися с минутами просветления, но и они были полны горячечного бреда. Говорят, перед смертью человек вспоминает жизнь… ничего подобного. Он все еще мучительно переживал свой последний бой…

Боль… Как больно… Его суставы выкручивало, тело жег огонь. Он хрипел, чувствуя на губах отвратительную, тошнотворную пену и… укол. Сознание взорвалось кровавым фейерверком и постепенно погасло, словно он упал в нежные объятия блаженной пустоты…

Он был… И в то же время не был…

Растерзанное сознание творит странные вещи.

…Огонь. Едкий запах горелой изоляции. Далекие взрывы и дрожь корпуса гигантского звездолета…

…Черное ничто гиперсферы. Томительное ожидание перед боем. И почти как трубный глас архангела смерти — спасительное избавление от неизвестности рев сигналов тревоги.

Они, затаив дыхание, следили, как их флот занимает позиции около мертвого, безымянного планетоида. На его орбите уже висела чудовищная бронированная сфера — звездная Крепость колонистов. На ней сейчас находился адмирал, и там же, в штабе флота, был сейчас отец Андрея.

Детекторы уловили возмущения пространства. Что–то пыталось вырваться в трехмерный континиум из адского Ничто, именуемого «гиперсфера»…

Андрей не знал, что это сражение войдет в историю как первый опыт «тактики прокола»… Он никогда не прочтет учебников, написанных для будущих поколений, но ему никогда не забыть, как голубые вспышки гиперпереходов внезапно засверкали прямо среди боевого построения флота Колоний…

В первой волне шли автоматические корабли–смертники. Около сотни ядерных взрывов расцвели в пространстве, превратив в обломки половину их флота, и вслед за ними, волна за волной, повалили боевые крейсеры Земли…

Сознание возвращалось к нему…

Он обливался потом, извиваясь от боли, пока по–настоящему не позавидовал мертвым. Боль огнем охватила все тело — нервные окончания погибали первыми, причиняя нечеловеческие страдания его мозгу.

Андрей возвращался в кошмарную реальность. Но у него больше не было желания жить. Зачем? Он ведь понимал — оторванная от корабля орудийная башня летит в никуда, в бездну, из которой нет возврата…

Он знал, как прервать эту пытку, но не мог дотянуться до личного бластера — гора скафандров намертво припечатала его к полу. Он захрипел и вдруг почувствовал, как горячие капли текут по щекам. Он не мог даже застрелиться…

Потом сознание вновь начало гаснуть. Его охватила чернота, в которой бешено вращалась светящаяся спираль. Она вкручивалась в воспаленный мозг, неся облегчение, и он тянулся к ней, страстно желая избавиться от непристойности собственной смерти… но тут, в который раз, сработали биосканеры боевого скафандра.