Наполеон: биография - Эндрю Робертс

по местному преданию, напился из фонтана времен Генриха IV. Здесь Наполеон столкнулся с первым по-настоящему серьезным затруднением в виде грозного замка Систерон, пушки которого могли с легкостью разрушить единственный мост через реку Дюранс. Однако этого не произошло: Наполеон пообедал в Отеле Бра-д’Ор с мэром и местной знатью и вскоре продолжил свой путь. С крепостной колокольни река просматривается вверх и вниз по течению на 70 километров, и Наполеону в случае уничтожения моста негде было бы переправиться. В силу недосмотра, из экономии или потому, что комендант искал причину не портить мост, в замке не нашлось пороха, и с того момента – Камбронн шел впереди Наполеона, чтобы уговаривать, подкупать или (если было необходимо) запугивать мэров, – ни один мост по дороге не пострадал.

Наполеон вспоминал, что, когда он явился в Гап, «кое-кто из крестьян вынимал из карманов пятифранковые монеты с [его] портретом и кричал: “Это он!”»[326]{2852}. «Мое возвращение рассеет все ваши тревоги, – обещал из Гапа Наполеон в воззвании к населению Верхних и Нижних Альп, – и гарантирует сохранение любой собственности». В других посланиях он – намеренно эксплуатируя страх перед тем, что могло случиться (но еще не произошло) при Бурбонах, – объявлял, что он противник того, «кто желает вернуть феодальные привилегии, кто желает уничтожить равенство сословий, отменить продажу национальных имуществ»{2853}. Наполеон выехал из Гапа в 14 часов 6 марта. Далее дорога идет круто в гору, до перевала Коль-Баярд (1248 метров над уровнем моря). В тот день Наполеон заночевал в здании жандармерии на главной улице Кор. Вне всяких сомнений, самый замечательный случай в походе произошел на следующий день, у южной окраины городка Лаффре. Там, в низине меж двух поросших лесом холмов (теперь называемой La Prairie de la Rencontre – «Лугом встречи»), Наполеон столкнулся с батальоном 5-го линейного полка. По бонапартистской легенде, Наполеон, сопровождаемый горсткой гвардейцев, подошел к солдатам на расстояние гораздо менее ружейного выстрела, распахнул знаменитый серый редингот, ткнул себя пальцем в грудь и поинтересовался, желают ли они застрелить своего императора. Солдаты побросали ружья и обступили Наполеона, что подтверждает его неслабеющую харизму{2854}. Два офицера заранее известили Наполеона о сочувствии солдат этой части, однако один-единственный выстрел офицера-роялиста мог все изменить. Не присутствовавший при этом Савари нарисовал чуть менее героическую картину, объяснив, что положение спасли красноречие Наполеона и его привычка задавать вопросы:

Император приблизился. Батальон сохранял глубокое молчание. Командовавший солдатами офицер приказал им целиться. Ему повиновались. Мы не можем сказать, что случилось бы, если бы он приказал открыть огонь. Император не дал ему времени: он заговорил с солдатами и спросил у них, как обычно: «Так! Как дела в 5-м [полку]?» Солдаты ответствовали: «Очень хорошо, сир». Император сказал: «Я вернулся повидаться с вами; хочет ли кто из вас убить меня?» Солдаты закричали: «Как? Нет!» Император дал им смотр, как обычно, и так завладел 5-м полком. Командир батальона выглядел нерадостным{2855}.

Сам Наполеон рассказывал, что повел себя с солдатами панибратски. «Я направился прямо к одному ветерану и, весьма бесцеремонно схватив его за бакенбарды, спросил, будет ли он столь бессердечным, чтобы убить своего императора. Солдат с глазами, полными слез, немедленно вставил шомпол в свой мушкет, чтобы показать, что оружие не заряжено, и воскликнул: “Видишь, я не мог бы причинить тебе никакого вреда, и все другие солдаты тоже!”»[327]{2856}. Наполеон так объяснил успешную вербовку ветеранов: «Медвежьи шапки моих гвардейцев сделали дело. Они напомнили о днях моей славы»{2857}. Не важно, что и как именно говорил Наполеон в тот напряженный момент: он продемонстрировал большую выдержку. Лаффре отметил важную деталь: здесь на сторону Наполеона впервые перешли солдаты, а не крестьяне и не Национальная гвардия.

После бурного приема в Визиле (туда Шарль де Лабедуайер привел свой 7-й линейный полк) Наполеон в Тавернеле подкрепился в кофейне мамаши Вижье и, помыв в Эбенсе ноги, в чем он давно нуждался, в 23 часа 7 марта въехал в Гренобль. Обыватели в знак своей преданности сломали городские ворота и преподнесли Наполеону их куски. «По дороге из Канн в Гренобль я был авантюристом, – позднее сказал Наполеон, – но в Гренобле снова сделался повелителем»{2858}. Отказавшись остановиться на ночлег в префектуре, Наполеон (снова продемонстрировав подлинный талант к пропаганде) остановился на улице Монторж, в комнате № 2 гостиницы «Три дельфина» (Les Trois Dauphins), управляемой сыном ветерана походов в Италию и Египет. Здесь же Наполеон ночевал в 1791 году, когда его полк стоял в Валансе. (Стендаль в 1837 году отдал дань памяти императора, поселившись в той же комнате.) Отсутствие комфорта было вознаграждено в Лионе: здесь Наполеон остановился во дворце архиепископа (теперь это городская библиотека) и занял те же апартаменты, которые утром пришлось спешно покинуть брату короля графу д’Артуа (впоследствии король Карл X).

Когда Наполеон провел в Лионе смотр своих уже внушительных сил, он объявил батальону выговор за неслаженную маршировку. Этот жест, позднее объяснил Наполеон, «произвел сильный эффект; это показало, что он уверен в своем восстановлении»{2859}. Если бы в тот момент он заискивал, солдаты немедленно это заметили бы. Но нет: и теперь, даже после неудач и отречения, они хотели идти за ним.

Семафор Шаппа принес в Париж известие о возвращении Наполеона в полдень 5 марта, но правительство не предавало его огласке до 7 марта{2860}. Сульт, новый военный министр, поручил Нею, Макдональду и Сен-Сиру решить проблему, и Ней заявил Людовику XVIII: «Я схвачу Бонапарта, обещаю, и привезу его вам в железной клетке»{2861}. В приказе армии Сульт объявил, что к Наполеону примкнут только предатели и что «этот человек теперь лишь авантюрист. Последняя его безумная выходка показала, кто он таков»{2862}. Несмотря на все это, при Ватерлоо на стороне Наполеона сражались лишь эти двое маршалов, Ней и Сульт.

13 марта, в день, когда Наполеон покинул Лион, союзники (конгресс еще продолжался) выпустили Венскую декларацию.

Через нарушение конвенции, даровавшей ему остров Эльбу, Наполеон Бонапарт уничтожает сам свое единственное законное право на политическое существование; являясь снова во Франции с замыслами мятежей и гибели, он сам себя лишает покрова законов и доказывает свету, что с ним не может быть договоров и мира…

Наполеон Бонапарт сам исключил себя из числа людей, охраняемых щитом гражданских и политических установлений; он, как открытый враг и возмутитель всемирного спокойствия, предается праведной мести общества[328]{2863}.

Наполеон продолжал путь на север и 14 марта провел ночь в Шалон-сюр-Сон, 15 марта – в Отене, 16 марта – в Аваллоне, 17 марта – в Осере. По дороге его встречали многолюдные восторженные толпы, к нему присоединялись все новые воинские подразделения. Наполеон послал двух переодетых офицеров в Лон-де-Сонье, к маршалу Нею, командовавшему 3000 человек, с предложением: если маршал возьмет сторону Наполеона, тот примет его «так, как принял на другой день после сражения под Москвой»[329]{2864}. Ней, выступая из Парижа, хотел сразиться с Наполеоном, но не желал начинать гражданскую войну, даже если б мог убедить солдат стрелять. «Я был среди бурь, – позднее объяснял он свое решение, – и потерял голову»{2865}. 14 марта Ней перешел на сторону Наполеона вместе с генералами Лекурбом и Бурмоном (оба с большой неохотой) и почти всеми вверенными войсками, кроме немногочисленных офицеров-роялистов. «Императору, нашему государю, надлежит впредь царствовать над этой прекрасной страной», – объявил Ней солдатам{2866}. Потом он оправдывался, что среди солдат преобладали бонапартистские симпатии, а он не мог «остановить движение моря своими двумя руками»{2867}.

Наполеон и Ней встретились в Осере утром 18 марта, но, так как Ней привез с собой рапорт, призывающий Наполеона поклясться: «…отныне вы посвятите себя тому, чтобы исправить то зло, которое причинили Франции… вы сделаете людей счастливыми», встреча оказалась прохладной и деловой{2868}. Вместо того чтобы принять его как «на следующий день