Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма - Коллектив авторов -- История

как ненадежным горячим коням, этакие плотные, хорошие наглазники. Чтобы не волновались, не пугались и «по бокам» понапрасно не смотрели.

И они не пугались, как не испугался нисколько, побывав на фронте, м-р Шарль Ривэ — редактор «Temps», так мило в свое время воспевший, правда не фронт, но тесные севастопольские домики, где расположились… канцелярии ведомств г-на Бернацкого и г-на Кривошеина («Temps» — 14 октября 1920 года). Тесные!.. Бедняжки, мучаются, страдают… «Рабочий стол чиновника находится рядом с походной кроватью, на которой чемодан заменяет подушку…» Это ли, действительно, не самое важное и самое трогательное из всей Крымской эпопеи?.. И напечатано почти накануне катастрофы.

Я позволю себе закончить эту главу цитатой из моей статьи. Сцена возле автомобилей пред самым отъездом иностранных представителей после описанного выше парада Корниловской дивизии… «Кто-то выразил опасение, не произведет ли дурного впечатления на иностранных военных атташе внешний вид некоторых частей, где люди изрядно поизносились. Надо было слышать ту горячую отповедь, которая последовала в ответ… Старый боевой корниловец, сверкая глазами, почти кричал своему сомневающемуся соратнику:

— А хотя бы и так… Хотя бы и так, поручик!.. Имея всего вдосталь не фокус драться… А ты вот подерись три года, когда тебе по капле, из милости, отпускают все до поганой подметки включительно… Когда лезешь на рожон с голыми руками. Когда… Эй! — Говоривший махнул рукой. — Пусть обмозгуют, что могли бы мы сделать, будь у нас все, что требуется. Пусть смотрят на все наши дыры, на все отрепья, на все заплаты. Не нам краснеть, не нам стыдиться…»

Эпиграфом к этой «рискованной» статье взято не менее дерзкое пушкинское:

И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир…

Вышеприведенными двумя очерками исчерпывается, собственно говоря, описание всей поездки. Последовавшие в тот же день (1 сентября) смотры частям Марковской и Дроздовской дивизий, выведенным в буквальном смысле этого слова прямо из окопов, заняли не более полутора часа. Оба смотра прошли не менее гладко. Только внешний вид людей был много печальнее.

Вечером все находившиеся в поезде лица вернулись обратно в Мелитополь и оттуда в полночь выехали в Джанкой. В Джанкое вагоны А. В. Кривошеина и военных агентов были отцеплены от состава Главнокомандующего и отправлены в Севастополь. Сам генерал Врангель проехал из Джанкоя на Перекоп и оттуда на линию Днепра, где произвел смотр некоторым частям 2-й армии. Понесшие тяжкие потери, едва одетые и полуобутые части эти производили крайне тяжелое впечатление. 5 сентября генерал Врангель и сопровождавшие его лица вернулись в Севастополь. Из представителей иностранных государств генерала Врангеля сопровождали: адмирал Маккэли и полковник Кокс (Америка), майор Этьеван (Франция), поручик Стефанович (Сербия), поручик Михальский (Польша), майор Такахаси (Япония), полковник Уольд и капитан Вудвард (Англия).

Пятая поездка (с 24 сентября по 3 октября). Заднепровская операция

Трагический исход Кубанской операции глубоко взволновал всех, для кого этот исход не был секретом. Политика самообмана насчет взаимоотношения сил и сердств своих и противника получила жестокий урок. Прямой, честный, трезвый взгляд на свое положение, взгляд в глаза действительности становился окончательно вопросом спасения армии, спасения Крыма, спасения всего дела. Необходимость сказать всю правду в лицо и самим себе и (прежде всего) издали, платонически «восхищавшейся» Европе — созрела, казалось, вполне. Этого требовали властно и героизм армии, и ее бесчисленные жертвы, и те грозные последствия, к которым неизбежно должны были привести армию дальнейшие прогулки в казенных розовых очках присосавшихся к ее делу присяжных оптимистов. Насколько сильно выразилось в различных слоях общества желание услышать правду о положении армии, можно заключить из следующего эпизода, который воспроизвожу исключительно ввиду его показательного значения.

По окончании Кубанской операции мною была напечатана в газете А. Т. Аверченки «Юг России» статья под заглавием «Юнкера». В статье, каким-то чудом прошедшей через цензуру, было дано всего несколько штрихов из того кошмара, который пришлось пережить на Кубани несчастной, попавшей в военные училища, учащейся молодежи, рвавшей голыми руками, за отсутствием ножниц, проволочные заграждения и сотнями своих трупов устилавших подступы к ним.

Статья была небрежная, короткая — всего в столбец с чем-то, — штрихи были мимолетные, но никогда на мою долю не выпадало такого обилия благодарностей «за правду», какого удостоился я в дни появления статьи. Из Симферополя и Феодосии сообщали, что статья переписывается юнкерами расположенных там училищ и молодым офицерством. В редакции мне был передан пакет, содержавший оттиск стихотворения, заглавие которого представляло собой одну из красных строк упомянутой выше статьи. Стихотворение было написано начальником военного управления генералом Вязьмитиновым, писавшим одновременно, что взволновавшая его статья послужила темой для приложенных стихов.

И причины волнения, охватившего одинаково и 17-летнего мальчика-юнкера, и военного министра, повторяю еще раз, крылись вовсе не в достоинствах газетной стати, о которых говорить не приходится, а в том лишь, что среди хора лжи, лести, лакейства и самообмана, которыми были окутаны отчеты об операции в казеннокоштной печати, было сказано несколько слов необходимой живительной правды, которая — да простится мне моя непоколебимая вера — одна лишь могла сделать в Крыму чудеса и зажечь сердца спасительным воодушевлением.

Только желание оттенить это обстоятельство заставляет меня, не без чувства некоторой неловкости, упомянуть об этом случае. Он достаточно характерен. В своем усердии затушевать и сгладить впечатление от кубанского фиаско казеннокоштные оптимисты не знали границ. В те самые дни и часы, когда в Ачуеве разыгрывался последний эпилог с обратной посадкой на суда, «Великая Россия» etc. живописали о восторженных встречах генерала Врангеля в Тамани и об именинных настроениях казачества. Бессовестное освещение «Великой Россией» фактов вызывало иногда негодование и среди высших чинов Главного командования. Генерал Шатилов обратил однажды внимание генерал-квартирмейстера генерала Коновалова, что он считает совершенно недопустимым, чтобы такого рода «информация» передавалась по оперативному телеграфу и помечалась в заголовках депеш — «поезд Главнокомандующего». Генерал Коновалов отвечал (разговор велся по телефону, который соединял непосредственно вагоны наштаглава и генквармглава), что он сам