Четыре после полуночи - Стивен Кинг

– Сынок…

– Да?

Они встретились взглядом, Кевин неожиданно улыбнулся. Словно луч солнца прорвался сквозь облака.

– Чего улыбаешься? – спросил мистер Дэлевен.

– Вспомнилось, что я при этом чувствовал, – ответил Кевин. – Я так сильно размахнулся кувалдой…

Заулыбался и мистер Дэлевен.

– Я даже испугался, что ты заедешь ею себе по…

– …а потом БА-БАХ!..

– …и осколки во все стороны.

– БА-БАХ, и ее нет! – закончил Кевин.

Они рассмеялись, и Кевин удивился своим ощущениям: он чуть ли не радовался тому, что все это произошло с ним. Чувство безмерного облегчения – что могло быть приятнее!

– Ее нет, – повторил Кевин. – Не так ли?

– Она уничтожена, как Хиросима в тот день, когда на нее сбросили атомную бомбу, – ответил мистер Дэлевен. И тут же добавил: – Разлетелась на мелкие осколки, вот что я хочу сказать.

Кевин посмотрел на отца и расхохотался. Мистер Дэлевен присоединился к сыну. Они заказали пиццу. Когда Мэри и Мег Дэлевен приехали в двадцать минут восьмого, отец и сын все еще смеялись.

– Вижу, вы тут неплохо спелись, – не без удивления отметила миссис Дэлевен: что-то в смехе мужа и сына ей не понравилось: примерно так же смеялись люди, чудом избежавшие автоаварии. – Не хотите пригласить в свою компанию дам?

– Холостяки тоже могут хорошо проводить время, – ответил мистер Дэлевен.

– Очень даже хорошо, – поддакнул Кевин.

– Вот что мы хотели сказать, – подвел итог его отец.

Они переглянулись и снова зашлись смехом. Мег, в полном недоумении, посмотрела на мать.

– Мама, почему они так странно ведут себя?

– Потому что у них обоих есть пенисы, дорогая, – ответила миссис Дэлевен. – Повесь в шкаф свое пальто.

Поп Меррилл проводил Дэлевенов и запер за ними дверь. Выключил все лампы, кроме той, что висела над верстаком, открыл ключом тумбу-сейф и, достав «Солнце‐660», пристально всмотрелся в него. Полароидная камера пугала и Джона Дэлевена, и Кевина Дэлевена – в этом у Попа сомнений не было. Камера пугала и его. Попа Меррилла. Но положить на колоду и расшибить в лепешку? Это чистое безумие.

Есть же способ заработать на этой камере.

Наверняка есть.

Поп вернул камеру на место. Пусть полежит, а утром он придумает, что делать с этой странной штукой. Собственно, у Попа уже была чертовски хорошая идея.

Он выпрямился, выключил свет и в темноте без труда нашел путь к лестнице. Но, поднявшись на несколько ступеней, вдруг остановился.

Его охватило желание, необычайно сильное желание вернуться и снова посмотреть на камеру.

Ради чего? Кассет у него не было… да и не хотелось ею фотографировать. Если у кого-то возникнет желание сделать несколько снимков, чтобы понаблюдать за телодвижениями пса, то, пожалуйста, камера продается. Только плати. Он же, Поп Меррилл, скорее согласится войти в клетку со львами. Даже без кнута.

Однако…

– Пусть лежит, – вырвалось у старика, и звук собственного голоса заставил его вздрогнуть.

Поп больше ни разу не остановился, поднимаясь к себе в квартиру.

Под утро Кевину Дэлевену приснился кошмар. Такой жуткий, что, проснувшись, он мог вспомнить лишь отдельные его части, словно отрывки мелодии, вырывающиеся из поврежденного динамика.

Он вошел в ничем не примечательный маленький городок. С рюкзаком на спине. Назывался городок Оутли, и почему-то Кевин думал, что находится он в Вермонте или северной части штата Нью-Йорк. «Вы знаете кого-нибудь в Оутли?» – спросил он старика, который толкал перед собой тележку с каким-то хламом. Кевин сразу понял, что этот старик – бродяга. «Убирайся! – завопил старик. – Убирайся! Вор! Мерзкий вор! Мерзкий вор!»

Кевин перебежал на другую сторону улицы, испуганный скорее воплями старика, а не тем, что кто-то может принять его за вора. А бродяга кричал ему вслед: «Это не Оутли! Это Хильдасвилл! Убирайся из города, мерзкий вор!»

И тут до Кевина дошло, что это не Оутли, не Хильдасвилл или какой-то другой город с нормальным названием. Но разве может совершенно ненормальный город иметь нормальное название?

Все улицы, дома, автомобили, знаки, редкие прохожие имели два измерения. Высоту, длину… но не глубину. Навстречу шла женщина, похожая на учительницу бальных танцев Мег, только потяжелевшую на сто пятьдесят фунтов. В розовых брючках. Как и бродяга, она катила перед собой тележку. Одно колесо скрипело. В тележку были свалены полароидные камеры «Солнце‐660». Женщина подозрительно поглядывала на Кевина, а когда они поравнялись, исчезла. Тень осталась, поскрипывание колеса осталось, а самой женщины будто и не было. Потом она появилась вновь, оглянулась, на плоском лице застыла подозрительность. Тут Кевин понял, почему женщина исчезала: в плоском мире не существовало «бокового зрения», не могло существовать.

Это Полароидсвилл, подумал он и с облегчением, и с ужасом. Значит, все это только снится.

Потом он увидел забор из белого штакетника, пса и стоящего в ливневой канаве фотографа. С очками, поднятыми на лысый череп. Попа Меррилла.

Что ж, сынок, вот ты его и нашел, – изрек двухмерный полароидный Поп, не отрывая глаза от видоискателя. – Собака здесь, прямо перед тобой. Та самая, что вырвалась из игрушки, сработанной в Шенектади. ТВОЯ собака, вот что я хочу сказать.

И тут Кевин проснулся, в своей постели, испугавшись, что кричал во сне, а еще больше того, что вдруг это вовсе и не сон.

Однако все вокруг него, все имело три измерения.

Он вернулся в свой мир. Но что-то его все равно тревожило.

Глупый сон, подумал Кевин. Почему ты пришел ко мне? Все же кончено. Фотографии сожжены, все пятьдесят восемь. И камера раз…

Мысль оборвалась, потому что вновь возникло ощущение, будто что-то не так.

Это еще не конец. Не к…

Додумать Кевин не успел, потому что крепко заснул. А наутро помнил лишь обрывки кошмара.

Это время – две недели после приобретения полароидной камеры «Солнце‐660» – стало, пожалуй, самым неприятным и унизительным периодом в жизни Попа Меррилла. Многие в Касл-Роке сказали бы, что так ему и надо. Только в Касл-Роке об этом никто не узнал… да и мнение жителей городка нисколько не интересовало Попа. Ему было на них наплевать.

Но кто бы мог поверить, что Спятившие так подведут его? Поневоле задумаешься, а не теряешь ли ты хватку.

Не дай Бог.

В сентябре у Попа не возникало сомнений, что он сможет продать полароидную камеру. Его занимало другое: как скоро и за сколько.