Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

— Есть еще сеанс в пять. И еще один — в восемь.

— В восемь доктор Геданкен выступает с обзорным докладом.

— Ты знаешь, в чем проблема? — сказал он, не отпуская моих рук. — Проблема в том, что на самом деле Китайский театр не Граумана, а Манна, а поблизости нет Сида, и не у кого спросить. Например, почему одни пары, как Джоан Вудворд и Пол Ньюмэн, — вместе на одном квадрате, а другие — нет. Ну, скажем, Джинджер Роджерс и Фред Астер?

— Знаешь, в чем проблема? — сказала я, высвободив руки. — Проблема в том, что ты ничего не принимаешь всерьез. Это конференция, но тебя не волнует ни программа семинаров, ни доклад доктора Геданкена, ни попытки понимания квантовой теории. — Я потянулась за кошельком, чтобы заплатить по счету.

— Мне казалось, что мы как раз об этом и говорили, — сказал Дэвид, не скрывая удивления. — Проблема втом, чему соответствуют статуи львов, охраняющие вход? И как быть со всеми этими пустыми пространствами?

Пятница, 14.00–15.00. Стендовый доклад по ЭПР-парадоксу. И. Такуми — председатель, Р. Иверсон, Л.С. Пинг. Обсуждение последних исследований корреляции синглетов. Нелокальные влияния, страсть. Зал «Колов Кейстоуна».

Добравшись до «Риальто», я первым делом зашла в свой номер посмотреть, нет ли Дарлин. Ее там не было, а когда я попыталась дозвониться до регистрации, телефон перестал работать. Я снова спустилась в холл. За регистрационной стойкой никого не оказалось. Тщетно прождав пятнадцать минут, я пошла на доклад по парадоксу ЭПР.

— Парадокс Эйнштейна — Подольского — Розена невозможно согласовать с квантовой теорией, — говорила доктор Такуми. — Меня не волнует то, что якобы показывают эксперименты. Два электрона в разных концах Вселенной не могут влиять друг на друга, не нарушая при этом всей теории пространственно-временного континуума.

Она была права. Даже если возможно найти парадигму квантовой теории, что делать с ЭПР-парадоксом? Если экспериментатор измерит один из пары электронов, который изначально провзаимодействовал со вторым, он тут же изменит их корреляцию, даже если они разделены сотнями световых лет. Словно пара электронов, навсегда связанная одним-единственным столкновением, вечно должна пребывать на одном квадрате, даже оказавшись в разных концах Вселенной.

— Если бы электроны «сообщались» мгновенно, я бы с вами согласился, — сказал доктор Иверсон, — но этого не происходит, они просто влияют друг на друга. Доктор Шимони в своей работе назвал это влияние «страстью», а мой эксперимент с очевидностью…

Я вспомнила, как Дэвид, наклонившись ко мне между лучшими фильмами 1944–1945 годов, говорил: «Я думаю, мы знаем о квантовой теории столько же, сколько можем узнать о Мэй Робсон по отпечатку ее ноги».

— Вы не можете оправдать это, придумывая новые термины, — сказала доктор Такуми.

— Я с вами полностью не согласен, — сказал доктор Пинт. — Страсть на расстоянии — не просто придуманный термин. Это наблюдаемое явление.

Именно, подумала я, вспомнив, как Дэвид взял макроскопическое меню и сказал: «Паштет из морских ежей выглядит неплохо». Не важно, куда электрон пошел после столкновения. Даже если он пошел подальше от Голливуда и Уэйна, даже если он спрятался за огромным меню, второй электрон все равно придет, спасет от «радиччо» и купит ему пирожок.

— Наблюдаемое явление, — сказала доктор Такуми. — Ха! — И ударила по столу председательским молоточком.

— Вы утверждаете, что страсти не существует? — сказал доктор Пинг. Лицо его побагровело.

— Я утверждаю, что один жалкий эксперимент вряд ли можно назвать наблюдаемым явлением!

— Один жалкий эксперимент! Я на этот проект потратил пять лет жизни! — сказал доктор Иверсон, потрясая перед носом доктора Такуми кулаками. — Я продемонстрирую вам страсть на расстоянии!

— Только попробуйте, и я переопределю ваши граничные условия, — сказала доктор Такуми и стукнула его по лбу председательским молотком.

И все же найти парадигму не невозможно. Ньютоновская физика — не механизм. Просто она обладает некоторыми атрибутами механизма. Нам следует искать модель где-нибудь в видимом мире, модель, которая обладает самыми странными атрибутами квантовой физики. Такая модель, как бы невероятно это ни звучало, непременно где-то существует, и наша задача — найти ее.

Из обзорного доклада доктора Геданкена

Пока не появилась полиция, я поспешила к себе в номер. Дарлин до сих пор не было, телефон и кондиционер до сих пор не работали. Я уже начинала беспокоиться. Я прошлась до Китайского театра, чтобы найти Дэвида, но и его там не было. За гармошкой лауреатов «Оскара» стояли доктор Уэдби и доктор Слит.

— Вы не видели Дэвида?

Рука доктора Уэдби соскользнула со щеки Нормы Ширер.

— Он ушел, — сказал доктор Слит, выбираясь из лауреатов 1929–1930 годов.

— Он сказал, что собирается на «Форест лаун», — сказал доктор Уэдби, пытаясь пригладить свои всклокоченные седые волосы.

— А доктора Мендосу вы не видели? Она собиралась приехать сегодня утром.

Нет, ее не видели ни они, ни доктор Готар с доктором Тибодо, которые остановили меня в холле, чтобы показать открытку с надгробием Эйми Сэмпл Макферсон. Тиффани ушла с дежурства. Натали сказала, что на меня у нее ничего нет. Я вернулась в номер ждать звонка Дарлин.

Кондиционер по-прежнему не работал. Я обмахивалась брошюркой о Голливуде, а потом открыла ее и начала читать. Сзади на обложке был план Китайского театра Граумана. Деборе Керр и Юлу Бриннеру тоже не досталось общего цементного квадрата, а Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси даже не попали на карту. Она готовила ему вафли в «Женщине года», а они даже не удосужились выделить им квадратик. Интересно, не занималась ли оформлением цементных квадратов Тиффани, модель/актриса! Я вдруг увидела, как она тупо смотрит на Спенсера Трейси и говорит: «На вас здесь ничего нет».

И что это — «модель/актриса»? Означает ли это, что она модель или актриса, или же, что она модель и актриса? Ясно одно — она не служащая отеля. Может, электроны — это Тиффани микрокосмоса, что объясняет их дуализм волна/частица. А может, они на самом деле вообще не электроны? Может, они просто временно работают электронами, чтобы платить за уроки синглетного состояния?

Было уже семь часов, а Дарлин до сих пор не позвонила. Я перестала обмахиваться буклетом и попыталась открыть окно. Окно не поддавалось. Проблема в том, что никто ничего не знает о квантовой теории. Все, что мы имеем, — это несколько сталкивающихся электронов, которые никто не может увидеть и которые нельзя точно измерить из-за принципа неопределенности Гейзенберга. И еще есть хаос, который следует учитывать, и энтропия, и все это пустое пространство. Мы даже не знаем, кто такая Мэй Робсон.

В семь тридцать зазвонил телефон. Это была Дарлин.

— Что случилось? — сказала я. — Ты где? — На Беверли-Хилз.