Султан и его гарем - Георг Борн

– Что за мысли, дорогой мой друг!

– Поверь мне, Сади, теперь решается все! В доме военного министра готовится что-то ужасное, я прочитал это на лицах собравшихся!

– Остановись! Ты слишком легко поддаешься мрачным предчувствиям!

– Все погибло, если ты не последуешь моему совету! – продолжал настаивать Гассан и перечислил всех, бывших у Гуссейна.

– Но что они могут замышлять?

– Я уверен, что они готовят что-то ужасное! Твое свержение, может быть, даже что-нибудь еще хуже! Но время еще не ушло! Ты можешь еще все поправить!

– Арестовать первых сановников государства! Какой необдуманный поступок, Гассан! На каком основании могу я дать такое неслыханное приказание?

– Ты велишь арестовать их за государственную измену. Я уверен, что они замышляют по меньшей мере это!

– Что за мысль, Гассан?

– Завтра будет уже поздно! Ты колеблешься, ты смеешься, Сади! Еще раз умоляю тебя – последуй моему совету!

– Гуссейн-паша слишком честен, слишком предан султану, чтобы в нем могла зародиться подобная мысль! Вспомни также о благодарности и дружбе ко мне Халиля-паши!

– Не верь этой дружбе и благодарности, Сади! Не рассчитывай на верность Гуссейна. Заклинаю тебя всем, что для тебя дорого, только на этот раз послушайся моего совета. Вели отряду надежных солдат оцепить дом военного министра и арестовать всех, там находящихся. Я принимаю на себя ответственность перед султаном за этот поступок. Подумай только, что там Мансур! Одно присутствие этого человека доказывает, что готовится измена! Разве ты не знаешь его? Сжалься над собой, Сади!

– Довольно, друг мой! – прервал Сади со спокойной улыбкой. – Ты заблуждаешься. Твоя подозрительность заводит тебя слишком далеко! Как могут все министры составить заговор против меня и султана? Выслушай меня спокойно! Очень может быть, что министры недовольны моими планами, но тогда их вражда направлена только против одного меня, а я их не боюсь.

– Нет, они замышляют не только против тебя, но против всего существующего порядка. И ты можешь еще отвратить опасность.

– Это невозможно, Гассан! Что сказали бы о подобном поступке? Да и кроме того, я не верю в измену. Ты знаешь, что Мехмед Рушди-паша при каждом удобном случае доказывает мне свою преданность.

– Тем более опасайся его.

– Ты знаешь также, что Халиль-паша обязан одному мне своим возвышением. Он известил бы меня, если бы заговор против меня на самом деле существовал.

– Не доверяй ему, Сади! Последние дни мая будут богаты событиями. 31‑го мая день рождения Лейлы, дочери Гуссейна, и слуги мои говорили мне, что в этот день в доме Гуссейна будет большой праздник.

– Что же ты в этом видишь, друг мой? К чему все эти мрачные мысли? Разреши мне идти выбранным путем, прямым путем, который всегда ведет к цели, несмотря ни на что.

– Пусть же тогда гибнет все, благодаря твоей беспечности! – сказал мрачно Гассан, – Вместе с тобой я мог бы еще отвратить опасность, но один я не в силах этого сделать. Ты спокойно работаешь над своими планами, а враги уже подкапываются под тебя. Даже султан, хотя он ценит тебя, не так уже расположен к тебе, как прежде, с тех пор, как ты покинул принцессу. Поверь мне, что слова клеветников легко проникнут в его душу.

– Я исполняю мой долг и стремлюсь только добиться спокойствия в стране. Этого довольно.

– Как знаешь, Сади! Пусть Аллах защитит тебя. Люди уже не могут этого сделать! – вскричал Гассан и поспешно удалился из дворца.

Сади с состраданием смотрел вслед уходящему другу. Он жалел Гассана, который повсюду видел мрачные тучи и грозящую опасность.

Но буря уже собиралась над головой Сади, и его счастливая звезда закатилась.

Между тем волнение в Константинополе еще более усилилось и начинало принимать угрожающий характер. Фанатические призывы дервишей возбуждали религиозную ненависть черни и звали открыто к священной войне против неверных. А министр внутренних дел и полиции Рашид-паша и не думал принимать какие-нибудь меры для водворения порядка и спокойствия в городе, напротив, он даже втайне разжигал страсти черни.

Вечером того дня, когда происходило собрание заговорщиков в доме военного министра, Рашид явился неожиданно в Беглербег и попросил аудиенции у султана, говоря, что хочет сообщить ему важные известия.

Он вошел к султану с таким озабоченным видом, что тот невольно заметил это и спросил его о причине волнения.

– Надо опасаться больших несчастий! – отвечал изменник. – Волнения в народе принимают угрожающие размеры, и уже есть признаки, что следует опасаться открытого возмущения.

Ничто не могло испугать султана более этого известия о тайной опасности.

– Возмущения? – спросил он. – Чего же хочет народ?

– Это и меня обеспокоило, – отвечал хитрый Рашид, – и я попытался собрать сведения. Все донесения говорят одно и то же. Народ требует усмирения гяуров силою оружия, и его раздражают нововведения твоего великого визиря.

– Народ не хочет перемен? – спросил султан.

– Нет, народ проклинает их, угрожает советникам вашего величества, – продолжал Рашид-паша. – Народ хочет только видеть, как прольется кровь христиан.

– Разве не довольно уже пролито крови! – вскричал Абдул-Азис.

– Народ боится, что великий визирь Сади-паша хочет уничтожить веру наших отцов и наши старые законы! Народ не доверяет первому министру вашего величества. Против него особенно сильно возбуждено неудовольствие.

– В казармах довольно войск, чтобы подавить возмущение черни, – сказал мрачно султан. – Но в нынешнее тяжелое время опасность удваивается. Я подумаю, что надо сделать. Благодарю тебя, Рашид-паша, за твое усердие и надеюсь, что и впредь рад будешь наблюдать за спокойствием и порядком в столице.

Эти слова означали конец аудиенции, и Рашид вышел, почтительно поклонившись своему повелителю. Радость наполняла его душу при мысли, что он успел сделать первый шаг на пути к осуществлению плана, составленного заговорщиками.

Доверие султана к Сади поколебалось. Но, казалось, Рашид-паша явился во дворец не для одной только аудиенции у султана. У него была еще другая цель.

Вместо того чтобы оставить дворец, он углубился в его переходы, направляясь к собственным покоям султана.

Эта часть дворца, где находился также гарем, была в ведении особого визиря, которого можно было бы назвать гаремным министром.

Этот визирь был во всех отношениях равен с прочими министрами, исключая того только, что он не присутствовал на заседаниях их совета.

Рашид-паша велел одному из евнухов передать визирю, что он желает его видеть.

Евнух поспешил исполнить приказание паши, и не прошло и четверти часа, как визирь гарема вышел к ожидавшему его Рашиду.