Русские во Второй мировой войне - Анатолий Уткин

Всепожирающий гнев Гитлера в отношении усомнившегося Гальдера лишил Паулюса могущественного покровителя в штабе сухопутных сил. Паулюс получил прощальное письмо Франца Гальдера как раз в тот момент, когда его солдаты устанавливали огромную свастику над полуразрушенным зданием универмага в самом центре Сталинграда. Не все из присутствовавших журналистов посещали советские универмаги, и кто-то назвал универмаг университетом. Мероприятие было праздником для фотокорреспондентов рейха, но не для Паулюса, который знал, что за шесть недель боев, прошедших после броска от Дона к Волге, было убито более семи с половиной тысяч солдат, а тридцать пять тысяч было ранено. Его армия потеряла за полтора месяца десять процентов боевой силы. А что она приобрела? Он знал, что, если даже он возьмет этот невозможный Мамаев курган, основные битвы будут его ждать в районе северных индустриальных заводов-гигантов. А если он возьмет и заводы, начнется битва за подвалы. Он взорвет все подвалы, но не исчезнет вопрос: где русские резервы? Ведь их нет в лунном пейзаже Сталинграда. Одно он уже знал точно, русские не поднимут белый флаг. Ожесточение войны, превращенной нацистами в этническое уничтожение, перешло все грани, и дороги назад нет.

Вернувшись с церемонии перед универмагом, Паулюс включил свой граммофон и постарался успокоиться — тик его щеки теперь был виден всем. В штаб группы армий «Б» была послана телеграмма: «Численность пехотных войск в городе уменьшается быстрее, чем прибывают пополнения. Если ослабление армии не прекратится, битва окажется продолжительнее ожидаемого». Едва ли кто знал в этот момент, что главнокомандующий думает о мантии Йодля, о руководстве ОКВ. Ведь прежняя обеспокоенность Паулюса тающими ресурсами разделялась большим числом его офицеров. Ценность представляло мнение лейтенанта Отля — передового наблюдателя на передовой в нескольких километрах севернее Тракторного завода, который каждый день пробирался на укромную позицию почти на нейтральной полосе и следил за процессами в стане противника. В свой цейсовский бинокль он видел, что первоначальное ополчение заменено регулярными войсками. Дни и недели артиллерийского огня не «размягчили» русскую армию, ее решимость сражаться была очевидной. Ночью из-за Волги поступали подкрепления. Ничто не предвещало неожиданного ослабления русской армии. Напротив, все говорило о том, что здесь, в центре своей земли, русские будут сражаться до конца. А качество немецких войск, по мнению Отля, постоянно ухудшалось. Молодые офицеры не имели квалифицированного представления о ведении боевых действий в городских условиях.

Германские офицеры отмечали, что их войска в северных секторах находятся в антисанитарных условиях, не получают достаточного питания. И главное: они теряют смысл происходящего, слабеют характером, начинают сомневаться в победном финале. Их нервирует поведение русских — постоянный артиллерийский обстрел и небольшие по масштабу наступательные операции. Эти операции не продвигали русских вперед, но они определенно ослабляли немцев. Подполковник Кодр предсказывает и жалуется одновременно:

«В Сталинграде немцы получат шок на всю оставшуюся жизнь, потому что русские еще далеко не разбиты. Постоянным источником беспокойства для нас стали плохие коммуникации через Украину. Для выживания 6-й армии требуется 750 тонн подвоза в день, и все это идет по единственной колее, оканчивающейся на станции Чир».

Готовясь к отбытию в Харьков для лечения обострившейся желтухи, полковник Гюнтер фон Бюлов прощался с товарищами в штаб-квартире 6-й армии в Голубинке. Вокруг нет радостных лиц. Цена Сталинграда уже превысила мыслимые пропорции. Будучи офицером разведки, Бюлов знал общую стратегическую ситуацию. 6-я армия распласталась в приволжской степи, и ее фланги не укреплены. В этом с ним согласился даже начальник штаба армии генерал Шмидт, сказавший, что и Паулюс испытывает опасения. Отправляясь в тыл, Бюлов оставался при твердом убеждении, что взять Сталинград удастся, но что будет, если русские воспользуются завязанностью армии на городские бои и нанесут удар во фланг?

Обеспокоенность испытывал и ответственный за левый немецкий фланг генерал Карл Роденберг (настоящий немецкий генерал, с моноклем), который видел прорехи на своем протяженном фронте. Его 76-я дивизия понесла невероятные потери, и упорство русских контратак наводило его на грустные мысли. Ввиду постоянных утрат кадровых офицеров ему приходилось возводить в офицерский чин не очень опытных унтер-офицеров, что, конечно же, снижало качество управления войсками. Стоя каждую неделю над свежевырытыми могилами, генерал начал испытывать серьезные сомнения в успешности финала прыгнувшей к Волге 6-й армии.

Но были и убаюкивающие обстоятельства. Взгляд на карту вызывал неписаный восторг, калмыцкие впечатления создавали иллюзию пребывания в глубокой Азии, и все казалось возможным. Германский фронт твердо стоял в Центре и на Севере, смертельно сжимал Ленинград — и это тоже казалось фактором стабильности. В конце концов, Паулюс может и отступить, но русским, неспособным продвинуться на отдельных участках фронта, уже никогда не отнять завоеванного вермахтом за последний год. Генералы полагались на внутреннюю крепость рейха. Там лето баловало теплом, где-то в рейхе проходили выставки лошадей, жизнь шла по мирным законам. Да, англичане бомбили города — но лишь потому, что люфтваффе занят под Сталинградом. Осталось последнее усилие — и вся Европа признает германское доминирование. Мешают лишь эти упорные полуазиаты. Но их упорство знает предел, разве не было в прошлом году Киева и Вязьмы?

Немцы с любопытством рассматривали трехметровый Татарский вал, протянувшийся в степи на двадцать с лишним километров. Очень чужая история. Теперь этот вал прикрывал немецкие танки. В тылу пользовались успехом камышинские арбузы и дыни. Щедрая осень таила едва ли не негу, трудно было помыслить, что верный немецкий бог войны предаст эту великую армию. Ничто пока не предвещало перемены в его очевидном патронаже. И этот артиллерийский гул, исходящий от Сталинграда, не может длиться вечно. В некоторых письмах немецких солдат домой ощутима даже скука. Они ожидали более волнующих событий, чем это глупое упорство в руинах. На что рассчитывают русские? Их территориальные и людские потери уже превзошли все мыслимое и немыслимое. Их сопротивление лишь продлевает их агонию. Пусть складывают оружие и уходят за Урал. Их тупое упрямство — лучшее свидетельство человеческой обделенности этих унтерменшей.

Конечно же, в мирных степях вокруг госпиталей росли деревянные кресты с ранящей сердце последней датой — 1942. Но войны без жертв не бывает, и не сравнить германские потери, засвидетельствованные на аккуратных кладбищах, с неприметными, но огромными могилами русских. А Паулюс потребовал «финального» усилия в городе.

Вахта на востоке

Немцы никогда не были настроены более серьезно и ожесточенно, чем в этот раз. Один из германских офицеров заносит в дневник: «Дни становятся короче, это очень ощутимо. По утрам воздух очень прохладен. Действительно ли мы собираемся воевать еще одну ужасную зиму? Я думаю о ценности уже содеянного. Многие из нас думают, что ужасные усилия стоили того, если мы завершим свое дело до зимы». С угрюмой решимостью даже самые недовольные готовились нанести безумным русским последний удар.