Хмель. Сказания о людях тайги - Алексей Черкасов

Сила тьмы стала силою дьявола, он же – черт, люцифер, нечистый дух. И человек сказал, что это есть зло, скверна.

Породив дьявола, надо было определить его постоянное местожительство. Не на небо же, к солнцу и звездам! Куда же? В недра земли, откуда вырываются огнедышащие вулканы. Вот тебе и преисподняя. Живи, нечистый дух, карай грешников!

Силою света, благодати, силою добра стал бог и человек, создавший бога, нашел его превосходную обитель – загадочные небеса с несказанным садом Эдема – пристанищем для праведных душ.

Поймет ли Дарьюшка?..

Она вошла тихо. Очень тихо и робко подошла к Тимофею в своей ослепительно белой батистовой кофточке, в черной расклешенной юбке, в черных ботинках, тоненькая в перехвате, перепоясанная широким лакированным ремнем с причудливой пряжкою, и глаза ее, виновато прячущиеся, не в силах были подняться на Тимофея.

Он сказал, что его вызывают в исполком Совета, и что он хотел бы поговорить с Дарьюшкой откровенно, и что он завтра во второй половине дня отправляется с эшелоном на запад.

– В окопы? Опять в окопы? – как эхо, отозвалась Дарьюшка.

– По-божьи так: когда услышите о войнах, не ужасайтесь, ибо этому надлежит быть. Гонят вас на убой – радуйтесь. Только я что-то не видел в окопах ни попов, ни толстосумов, ни святых апостолов.

Дарьюшка глянула такими округлыми, испуганными глазами, что, казалось, свет из ее глаз лился волнами, и закрыла Евангелие со своими листиками.

– Зачем вы так? Я же верующая.

– Господа капиталисты тоже верующие, – глухо ответил Тимофей. Он не ослышался – она назвала его на «вы» и не первый раз! – Они тоже верующие. Только непонятно, как они одной рукой богу молятся, а другой обдирают ближнего и не думают, что грешат. А Святое писание поучает: возлюбите врагов ваших, обдирающих вас, объедающих вас, и не ропщите, рабы божьи: на том свете насытитесь! Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа!.. Что же они, господа, поступают не по Писанию, а прибрали к рукам все богатства, и все им мало? Готовы сожрать весь свет. А для голодных в самый раз: блаженны плачущие, ибо они утешатся… на том свете…

– С них спросится, если они попрали божьи заповеди. Не будет им ни радости, ни спасения.

– Где «спросится»?

– За земной юдолью.

– Нет, Дарьюшка. Народ так долго ждать не будет. С капиталистов сейчас спросится. Солдаты, рабочие, крестьяне – вот кто спросит. Ко всем чертям капиталистов!

– О! – простонала Дарьюшка. – Жестоко так. Жестоко. И потом. Я хочу спросить, Тимофей Прокопьевич, зачем вы мне прислали шашку и маузер есаула Потылицына? Зачем? Я не знала, что вы его избили. Да, мне говорил Сергей Сергеевич. Подлец он, Потылицын. Какою мерою меряет, такой и ему бог отмеряет.

– Я воздал ему за подлость без бога полною мерою. Век помнить будет.

– О! – раздался ее стон, резанувший как ножом по сердцу. Багрово-красное пятно заката разлилось по ее белой кофточке, и Тимофею показалось, будто на труди Дарьюшки выступила кровь.

– Дарьюшка!

– Да?

– Мы так с тобой и не поговорили откровенно.

– Почему же? Мы говорили, – тихо ответила Дарьюшка, опустив голову. – Говорили… только… только… мы совсем разные люди, Тимофей Прокопьевич.

– В Белой Елани…

– Не надо, Тимофей Прокопьевич. Не надо! Я никогда не сумею быть жестокой и благословлять жестокость. Прошу вас, возьмите шашку и этот маузер Потылицына.

– Может, мне пойти к есаулу и просить прощения? – зло ответил Тимофей, хотя и пытался сдержать себя. – Ты можешь вернуть ему шашку, маузер и вот этот браунинг, из которого он стрелял в меня, да промахнулся. – Вороненый браунинг загремел по лакированному столику.

Круто повернувшись, так, что ковер сморщился, Тимофей не вышел, а вылетел из дома Юсковых.

Дарьюшка долго стояла у окна. Багровое пятно залило ей всю грудь, но она не заметила этого зловещего закатного пламени.

– Ушел твой прапор? – вкатилась Аинна в нарядном платье, счастливая, сияющая, как новый золотой. – Пришел твой муж – «расщепай меня на лучину».

Дарьюшка ойкнула и чуть не упала от такой присказки.

– Что так испугалась? Какая ты чудная, ей-богу! Да ты живи, живи, подружка. Как бы я хотела, чтобы ты встряхнулась и поехала бы с нами в Москву, в Петроград, в центр революции! Это было бы восхитительно! Пойдем же скорее – надо гостей приглашать к столу. Явился архиерей. Терпеть его не могу. И что нашла в этом цыгане мама – не представляю. – И потащила Дарьюшку за руку.

Надолго, на всю жизнь Тимофей запомнил красное на белом.

Это было нечто неизбежное, столь же неотвратимое, как рок, зреющее именно сейчас, с первых дней революции, в недрах народа по всей Руси великой. И это Красное и Белое он увидел на груди Дарьюшки и содрогнулся, может, потому, что все время думал о гражданской войне, когда рабочий класс стеной поднимется за свободу и социализм.

И вот – Дарьюшка. Ждал ли он такого «непротивления злу насилием» от милой Дарьюшки? Нет, тут не просто религиозные искания Дарьюшки, тут нечто другое, потаенное. Неспроста чопорная Аинна, встречаясь с ним, суживала ноздри, как бы принюхиваясь: не пахнет ли от прапорщика солдатскими портянками. Это они, Юсковы, запутали Дарьюшку, опеленали ложью, оговорили Тимофея, выставив перед нею неотесанного болвана, рубаку жестокого, как сама смерть.

Он остановился на тротуаре, пораженный редким закатом. Огненно-красный круг медленно, но упорно врезался в макушку Черной сопки, похожей на Везувий. В ту самую Черную сопку, где Тимофей провел маевку с деповскими рабочими в двенадцатом году и они говорили тогда о расстреле рабочих на прииске Бодайбо и поклялись, что настанет время – отомстят за кровь своих братьев.

На фоне огненно-раскаленной сковороды резко отпечатались силуэты хвойных деревьев. Небо над Черной сопкой охватило языкастое пламя и лилось на город. Люди двигались в пламени странного пожарища, спешили; некоторые читали воззвания на заборах, не обращая внимания на причуды мартовского солнца.

Тимофей шел к вокзалу с маршевой частью и все ждал – не встретит ли Дарьюшку. Видел, как Арзур Палло подъехал с Аинной и красавица Евгения Сергеевна беспрестанно прикладывала платочек к глазам. Был на перроне и полковник Толстов.

Он подозвал Тимофея и запросто протянул руку.

– Без чинопочитания, друг мой, – сказал полковник и тут же сообщил: – Могу вас порадовать. Воля покойного генерала Лопарева исполнена. Я настоял перед генералом Коченгиным о присвоении вам воинского звания штабс-капитана.

Это было сказано торжественно, и Тимофей невольно вытянулся.

– Служу отечеству, господин полковник!