Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

Я прекрасно понимал, что группа туземцев слева от меня должна принять решение, миру быть или войне. Они никак не могли прийти к единому мнению, а король был готов последовать за теми, кто возьмет верх над соперниками. Однако последнее слово за голосом из костра. Все как у Дельфийского оракула, только вместо жриц один жрец, но какой!

Скорее всего, это задумал сам Зикали, знаток человеческой натуры, а особенно дикарей, стремясь поразить всех невероятным зрелищем. Надо сказать, у него это вышло мастерски, ведь известное дело, при свете дня я бы только посмеялся над всем происходящим, а в подобном месте и в столь поздний час представление произвело на меня сильное впечатление. Даже зулусы поддались на уловку, у некоторых зуб на зуб не попадал от страха, а Гоза задрожал, бормоча, будто замерз, хотя в ущелье стояла невыносимая жара и духота.

Вскоре серебристое сияние рассеяло покров тьмы, над холмом показался краешек диска и долину залил поток лунного света. Луч коснулся скалистого выступа, и между его подножием и костром все увидели уродливую фигуру седовласого Зикали, сидящего на корточках.

Зикали появился незаметно для всех, и хотя он наверняка прокрался в темноте из-за скалы, все-таки было что-то таинственное в его неожиданном появлении. По крайней мере, так думали эти высокородные зулусы, судя по их испуганным и удивленным возгласам.

Колдун уселся, как большая обезьяна, и уставился в небо, отблеск костра отразился в его запавших глазах. Луна сияла все ярче, но ее то и дело скрывали маленькие облачка, образуя на скале странные тени. Они походили на фигуры под вуалью, которые то приближались к колдуну и склонялись над ним, то удалялись, будто передав ему послание или наставление.

– Его посетили духи, – прошептал Гоза, а я промолчал.

Действо продолжалось довольно долго, за это время луна над холмом показалась целиком, облака рассеялись. Зикали по-прежнему хранил молчание, но я, знакомый с местными обычаями, знал, что мы наблюдаем противоборство между двумя королями, духовным и земным. На мой взгляд, если с ним не заговорить, Зикали может просидеть всю ночь, не проронив ни слова. Возможно, если бы не всеобщее нетерпение, Кечвайо мог ждать сколько угодно. Как бы там ни было, он уступил воле народа.

– Приветствую тебя, повелитель духов, от имени Совета, всего зулусского народа и от себя в выбранном тобой месте.

Зикали молчал.

Тишину нарушало лишь негромкое шушуканье. Помедлив, Кечвайо решил повторить приветствие:

– Открыватель, неужто ты оглох с возрастом, раз не слышишь своего короля?

– Нет, потомок Сензангаконы, – ответил наконец Зикали, и его негромкий голос разнесся по всему ущелью, – возраст тут ни при чем, но в последнее время мой дух витает далеко от тела. Подобно тому, как ребенок удерживает на веревочке шар, наполненный воздухом, и я должен вернуть его с небес на землю, прежде чем ответить. А что до выбранного мной места, как же иначе, если в этой самой долине я повстречал твоего дядю, короля Чаку, Лютого Зверя. Где же еще мне встречаться с последним королем зулусов?

Его слова прозвучали двояко, то ли он говорил о ныне правящем Кечвайо, то ли намекал, что в стране зулусов больше не будет королей. Члены Совета подумали о худшем и содрогнулись от страха.

– Отчего же не выбрать это святое для меня место? – продолжал Зикали. – Не тут ли, о сын Панды, король Чака убил моих детей и заставил меня сидеть там, где сейчас сидишь ты, и смотреть, как они умирают? Их притащили на этот выступ скалы, всех четверых, троих сыновей и дочь, и сбросили вниз на моих глазах, а убийцы – они плохо кончили, – эти убийцы смеялись, и Чака смеялся вместе с ними. Да, король смеялся, и я тоже, ведь король был вправе убивать моих детей и похищать их матерей, и разве я не радовался, что они покинули этот мир и попали в мир духов? Оттуда они часто говорят со мной, и даже сейчас, вот почему я не сразу услышал тебя, король.

Старик умолк и будто прислушался.

– Что ты говоришь, Нома? – продолжал он уже другим, нежным голосом. – Моя дорогая малютка Нома! О, я слышу, слышу тебя!

Теперь он встал на четвереньки и пополз, ощупывая все вокруг своими длинными пальцами, будто что-то искал.

– Где? Где? – бормотал он при этом. – О, понимаю, шакал зарыл его глубоко у самых корней, не правда ли? Уф! Как тверда земля. Ага, вот он, но взгляни-ка, Нома, я поранил палец о камень. Нашел, нашел! – Из-под корней поваленного дерева колдун вытащил череп ребенка и, держа его в правой руке, бережно отряхнул от приставшей земли. – Да, Нома, может, он и твой, но как я могу в этом убедиться? Что ты говоришь? По зубам? А, теперь я вспомнил! За день до того, как тебя забрали, я вырвал этот передний зуб, а под ним оказался другой, расколотый надвое. Если череп твой, то и необычный зуб найдется. Приблизься к огню, Нома, и взглянем вместе, ведь света луны недостаточно, верно?

Он вернулся к костру и склонился над пламенем, разглядывая череп.

– Верно, Нома, верно! Вот он зуб, такой же белый, каким я увидел его впервые много лет назад. О дорогое дитя моих чресл, драгоценное дитя моей души, ведь ты лучше меня знаешь, Нома, что мы рождаемся не с одним телом. Сегодня я приветствую тебя! – воскликнул он и поцеловал череп, прижав к своим губам. Затем старик положил его между собой и костром, повернув лицевой частью в сторону короля, и разразился своим жутким смехом.

Тихий стон прокатился среди присутствующих, а Гоза, прижавшийся ко мне, покрылся испариной. Тут вдруг голос Зикали стал жестким и деловитым, так сказать, совсем как у обычного доктора.

– Ты послал за мной, о король, как поступали и твои пращуры накануне великих событий. Какой же у тебя ко мне вопрос?

– Ты и сам знаешь, Открыватель, – как-то неуверенно ответил Кечвайо, – вопрос всего один: избрать мир или войну? Англичане грозят мне и моему народу, и у них слишком много требований. Среди прочего, они велят распустить нашу армию. Могу огласить и остальное, если пожелаешь. Так если я откажусь повиноваться, то в считаные дни они наводнят землю зулу, – наверняка их солдаты уже готовы перейти реку.

– В этом нет нужды, король, мне известно не меньше твоего. Ветер разносит слухи о требованиях белых людей, птицы поют о них, а гиены воют по ночам. Давай поглядим, как обстоят дела. Когда умер твой отец, пришел великий белый вождь Сомпезу и от имени английского правительства назначил тебя королем. Тем самым он попрал наши законы, ибо, согласно им, чужак не вправе назначать короля зулусов. Оттого Совет и знахари – заметь, король, меня с ними не было, – переселили дух Чаки Лютого Зверя в тело Сомпезу и наделили его правом поставить тебя королем над зулусами. Выходит так, что через дух Чаки ты принес клятвы английской королеве отменить казнь за колдовство, не убивать людей без открытого и справедливого суда и прочее. Ты нарушил эти клятвы, король, – прибавил он, помолчав немного, – пролил кровь и должен за нее держать ответ.

При этих словах среди членов Совета прокатилось возмущение, а Кечвайо привстал, затем снова сел. Зикали взирал на небеса и ждал, когда волнение уляжется.