По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

— Мы тоже хотим, чтобы и нашими именами были названы какие-нибудь улицы.

Они-то при чем здесь!

Ревизуя через год Сухумский округ, я побывал в Очемчирах и поинтересовался улицей своего имени. Оказалось, что никто из встречных ни о моей, ни об остальных названных по именам начальства улицах ничего не знает. Постановление о наименовании осталось чисто бумажным, но в жизнь проведено не было.

Смеясь, я рассказал об этом начальнику участка.

Как мне говорили, после этого на улицах появились дощечки с их названиями. Занятно, что осталось от этих названий при большевизме и после огрузинивания округа…

Даяние

Провожаемый должностными лицами, я садился в Сухуме на пароход. Из магоны[574] на него грузят четыре кадки с заделанными в доски и рогожки пальмами хамеропс.

Подходит и. д. городского головы Корчиц:

— Это для вас, Всеволод Викторович!

— Для ме-ня? Но я вовсе об этом не просил!

— Ну, да… Но вы сказали, что вам сухумские пальмы нравятся. Их вам город и посылает из своих оранжерей.

— Напрасно вы это сделали. Скажите же, сколько я должен заплатить за них?

— Что вы! Помилуйте! Ведь это городские…

— В таком случае я их не приму. Велите их уносить обратно на магону!

— Ради Бога! Всеволод Викторович! В какое же положение вы нас поставите. Мы вам счет вышлем вслед. Непременно!

— Смотрите же. Исполните это!

Пальмы в Тифлис я привез, но счета не получил. Написал один раз в городскую управу, другой… Ответа не последовало.

Тогда я перевел крупную сумму на имя проф. А. А. Остроумова и попросил его лично расплатиться за меня с городскими оранжереями.

Он вскоре уведомил меня об исполнении поручения, хотя при этом и упрекнул, что я придал значение «такой мелочи».

В Тифлисе

По результатам своей поездки я подал на усмотрение наместника ряд докладов. Последствия по докладам получились разные.

Дело о расширении городской территории Гудаут прошло благополучно. В последующие годы я с удовольствием видел по делам канцелярии, а также и лично наблюдал с парохода, при поездках на свою дачу, как развивается и застраивается эта часть города.

Дела об отводе городу Сухуму Трапеции и об организации Матросской слободки наместник передал на предварительное рассмотрение своего совета.

Здесь почувствовалось что-то неблагополучное. Признак был красноречивый: Петерсон, раньше соглашавшийся с моим докладом и представивший его Воронцову-Дашкову, в тот момент, когда надо было подписать записки, вносившиеся в совет, неожиданно от этого уклонился:

— Подпишите их вы за меня, Всеволод Викторович!

А когда было назначено их рассмотрение в совете, Петерсон под каким-то предлогом отказался участвовать в заседании и поручил мне заменять директора канцелярии.

Позже это объяснилось. На Воронцова-Дашкова было оказано влияние против моих докладов, и его взгляд изменился. Петерсон, который раньше был со мною солидарен, не хотел, чтобы им подписанные записки потерпели неудачу, и предоставил это мне.

Действительно, оба дела потерпели в совете полное фиаско, а я, при голосовании, остался один против всех.

Что же произошло? Ведь раньше и граф, и Петерсон были со мною солидарны.

В отношении уступки городу Сухуму Трапеции дело было ясно. Мой проект задевал интересы весьма могущественного в то время военного ведомства. Начальник военно-инженерного управления генерал Порошин убедил графа и доказывал это в совете наместника, что, в случае уступки Трапеции, войскам негде будет упражняться в стрельбе. Но влияло не столько это, сколько отражалась общая тогда враждебная тенденция бюрократии к городским самоуправлениям, как к очагам либеральной общественности. На городские самоуправления в эту эпоху, следовавшую почти тотчас после первой революции, смотрели, как на внутреннего врага, которого, в чем можно, следовало ущемить. Предупредительность к интересам города сочувствия не встречала.

По поводу же Матросской слободки дело было сложнее. Что-то вдруг повлияло на Воронцова-Дашкова. Можно было, однако, догадаться, в чем дело. Устройство этой слободки шло вразрез с тактикой огрузинивания округа, которую проводил князь Джандиери, потому что понадобилось бы выселять захватчиков мингрельцев, занявших лучшие из предназначавшихся матросам земель. Воинствующие грузинские политики прибегли к помощи грузинских княгинь, тершихся в гостиной графини Воронцовой-Дашковой. Было достаточно повлиять на графиню, а она заставляла мужа поступать по-своему. Воронцов-Дашков, при таких условиях, вдруг перестал находить, что, если дано было торжественное обещание, его надо исполнить.

Это было несомненной ошибкой. Одним из моих аргументов в пользу создания слободки было выставлено то, что сейчас все сообщение по побережью, при отсутствии береговых дорог, поддерживается только каботажем турок. Между тем, всегда возможна война с Турцией. В этом случае значительная часть побережья, с уходом турок, вовсе останется без сообщения. Если это имело мало значения в прежние войны с Турцией, когда эти берега не были заселены, то иное дело теперь, когда создалось много береговых поселений. Устройство Матросской слободки, на которой поселилась бы сотня-другая опытных местных матросов, могла бы содействовать развитию русского мореходного промысла.

Через семь лет все это полностью оправдалось. Вспыхнула Великая война, с участием Турции. Край остался без побережного сообщения, и, несомненно, это принесло немало вреда.

Матросская слободка была окончательно провалена[575]. Потом мне бывало очень неприятно встречаться с сухумскими матросами, которые знали, что я защищаю их интересы. При моих частых поездках в Новороссийск, если только кто-либо из них замечал меня на пароходе, ко мне они поднимались и снова просили поддержать их дело об отводе давно ожидаемых участков. Что мог я им сказать? Не объяснять же правду о тайных дворцовых воздействиях.