Светлая сторона Луны - Сергей Дорош

Не знаю, что вызвало это желание. Может быть, чувство брезгливости и пренебрежения к своим бойцам. Хотелось убедиться, что наш противник на самом деле ничем не лучше нас. Выехал в сопровождении Хорена и двух десятков всадников. Когда вдали показались костры лагеря демонов, приказал всем остановиться, спешился и дальше пошел один по Теням. Сам я мог потягаться с любым адептом Меркурия, но люди Хорена на это неспособны. Я не знал, как охраняется лагерь, а одному, в случае чего, уйти проще.

Ночь была ясная, я крался между кострами и палатками, я смотрел на облик наших врагов. Да, в их лагере тоже оказалось шумно. И все-таки это был другой шум. Они тоже пили, но умеренно, за исключением кельтов, которые иногда позволяли себе лишнего, а потом отплясывали под свои ужасные волынки непонятные танцы. Не было драк. Я видел улыбающиеся лица. Никто не говорил о завтрашней битве. Конечно, выбросить такое из головы сложно, и все же скорби хватит и завтра. Зачем омрачать последний вечер? Здесь тоже хватало женщин, но никто из-за них не спорил и не дрался. Похоже, это были жены воинов. Завтра им предстояла не менее кровавая работа, чем мужьям. Множество раненых могли рассчитывать лишь на их мастерство целительниц.

У одного костра мужчины завели быстрый танец. Я остановился, чтобы не пропустить этого зрелища. Несколько человек играли на свирелях, остальные отбивали ритм на щитах. А у костра мужчины выстроились в круг, взяли в руки мечи. Это была странная и завораживающая боевая пляска. Все танцоры двигались синхронно, и веяло от них мужеством и уверенностью в своих силах. Высокие, грациозные прыжки, молниеносные выпады; несмотря на них, танец не превращался в отработку ударов. Сквозило в нем что-то завораживающее, что-то вызывающее желание вступить в круг. Это чувство испытывал не один я. Иногда человек, отбивающий ритм, вставал и сменял одного из танцоров. Ритм ускорялся, воины то и дело поворачивались друг к другу, скрещивали оружие, расходились. Танцоры словно бы вгоняли себя в какой-то транс. Несколько раз я готов был поклясться, что отточенные лезвия входили в плоть, но кровь не текла, порезов не оставалось. Безумие! Настоящее безумие! Но, глядя на него, чувствовал, как захватывает меня волна всеобщего порыва, во мне рождалось смутное понимание секрета несокрушимости спартанской фаланги. Под конец танцоры вонзили клинки в землю, положили руки друг другу на плечи и понеслись по кругу, придвинувшись к самому огню. Они все такие разные: спартанцы, ополченцы из разных доменов, — но все же они были едины. Завтра точно так же, в едином порыве они двинутся на моих плутонцев, словно продолжая этот невозможный танец. Тысячи рук ударят разом, как одна рука. Тысячи сердец будут биться в едином ритме в унисон со всем этим миром. И это созвучие выбьет землю из-под наших ног.

Я смотрел на их открытые, улыбающиеся лица и вдруг понял: нам их не победить. Плутонцы слишком хорошо умеют выживать. А в схватке с этими людьми самый простой способ выжить — это обратиться в бегство. Вот драться вместе мы умеем очень плохо. Для этого мало боевого мастерства, нужно еще доверие к тому, кто стоит рядом. Откуда ему взяться на Плутоне? Большинство из нас закрывает лицо не только в бою, но и в повседневной жизни. Ты не знаешь, кто стоит рядом. Ведь это может быть и враг, который ударит в спину, вражеский лазутчик, воспользовавшийся приемом Фулька, который проник в Северный замок, прикинувшись одним из братства детей Хансера. А с демонами такое невозможно — они не прячут лиц. Даже друидов можно узнать по глазам. Эти люди видят своих соратников, знают, кто на что способен. Будь их всего лишь сотня, все равно они вгрызутся в землю, выдержат первый удар плутонцев, а потом, когда наша ярость схлынет, они пойдут в контратаку, давя своей монолитностью рыхлую массу бойцов Плутона шаг за шагом. И Плутон обратится в бегство, как это бывало и прежде в наших стычках с демонами. А еще эти мужчины, танцующие сегодня у костра, будут завтра знать, что где-то там, за спиной, их любимые. И если они дадут слабину, разомкнут цепь щитов, позволят себе хотя бы шаг назад, враг прорвется и не будет пощады никому. А что за нашей спиной? Такие же моря крови и горы пепла, как впереди. От чего и к чему мы идем? Из пустоты в пустоту. От ненависти к еще большей ненависти, и путь наш — по трупам. Разве можно ждать непоколебимой стойкости в таких условиях?

Я еще немного побродил по лагерю. У одного костра пел скальд. Вокруг него сидели задумчивые викинги, славяне и ополченцы. Его песня казалась длинной и тягучей, но вдруг ритм менялся, и даже я чувствовал, как под него вскипала кровь, а слова о последней битве какого-то древнего героя каленым железом жгли сердце. Казалось, предки этих суровых бойцов выходили из темноты смутными тенями, садились рядом со своими потомками, и кое-кто из этих древних воинов даже усмехался в бороду и бормотал: «Да не так все было, брешет скальд». Но завтра умершие выйдут из предрассветной дымки, встанут рядом с живыми, укрепляя горсточку иллюминатов если не крепостью рук, то стойкостью своего духа, который прошел сквозь века и сохранился в песне скальда.

Нашел я и Призрачных всадников. У их костров звучали жгучие и быстрые гитарные аккорды и дробь кастаньет. Здесь не было хороводов, всадники отдавали предпочтение индивидуальному мастерству отдельных танцоров. Но танцы их не будили боевой удали, скорее, в них сквозила страсть, жгучее чувство, которое вспыхивает между мужчиной и женщиной. Сбивчивый ритм, похожий на стук влюбленного сердца. Красно-черные платья женщин, прихотливые движения рук, казалось бы живущих своей жизнью, но при этом не выбивающихся из общей картины танца. Быстрый перестук каблуков по деревянному настилу, который, я так понял, сделали специально для танцоров. Спины неестественно прямые, постановка тел гордая и даже немного агрессивная. Я не могу это описать. Слова блекнут перед тем, что я увидел. И мне вдруг вспомнилось, что по отцу Аркадия тоже дочь этого народа. Я почувствовал желание однажды выйти вместе с ней в такой же круг, чтобы щелчки пальцев и хлопки ладоней звучали в такт стуку наших каблуков. Чтобы восторженные крики, сопровождающие очередное невероятное па, предназначались нам, чтобы благодаря нам горели глаза этих людей и сердца стучали быстрее в завораживающем ритме кастаньет.

Я не выдержал. Я развернулся и побежал прочь. А в спину с силой тарана бил жгучий, страстный ритм, названия которого я не знал. Я проклинал демонов. У них есть за что сражаться. Их жизнь полна и насыщенна. Даже приближение смерти не может умалить их радости. А наша жизнь — путь из пустоты в пустоту. Я проклинал их за то, чего у нас не было и никогда не будет, за любовь, которая стоила того, чтобы за нее умереть, за дружбу, которая доверяет без оглядки, не страшась предательства, за этот лагерь, в котором мне хотелось бы подойти к каждому костру и остаться возле него до утра.

— Братья, поднимем чаши за Хансера! — ударил мне в спину крик. — Он указал нам путь ко всему, что у нас сейчас есть. Его дух с нами!

— Хансер!!! — откликнулись разом тысячи голосов у сотен костров. В этом шуме никто не услышал моего крика:

— Отец, будь ты проклят! Почему ты оставил меня ей и не забрал с собой?!!

Молчало ночное небо, молчал странный дух с горящими чистейшим Светом глазами. Молчал Мир, притихший в ожидании завтрашнего дня. И лишь лагерь за спиной все так же шумел.