Битва за Рим - Колин Маккалоу

Раздался новый мощный крик приветствия, но Сулла уже сошел с трибуны, держа меч в руке. По его приказу три колонны вышли через передние и боковые ворота лагеря. Сулла сам повел среднюю колонну.

Развертывание римских войск произошло так быстро, что Клуэнций, не ожидавший битвы, едва успел подготовиться к отражению атаки. Хладнокровный и смелый командир, он держался твердо, находясь в первых рядах своих солдат. Не обеспеченный достаточной численностью, натиск римлян утратил уверенность, когда им не удалось прорвать ряды самнитов. Однако Сулла, все еще находясь впереди, не отступал ни на шаг, и легионеры не могли оставить его одного. В течение часа римляне и самниты сражались врукопашную, безжалостно, не отступая и не сдаваясь. Это было не просто противоборство: каждая сторона сознавала, что исход данной битвы неизбежно повлияет на исход всей войны.

Слишком много хороших легионеров полегло за этот полуденный час, и когда уже казалось, что Сулла либо отдаст приказ отступить, либо увидит, как его люди умирают на месте, самнитские ряды дрогнули, заколебались, начали сворачиваться. Причиной тому было возвращение римских фуражных отрядов, которые атаковали самнитов с тыла. Крича о непобедимости Рима, Сулла снова повел легионы в атаку с еще большим энтузиазмом. Но даже теперь Клуэнций уступал неохотно. В течение следующего часа ему удавалось держать свою армию в едином строю. Затем, когда стало ясно, что дело проиграно, он рассредоточил свои войска, пробился сквозь нападавших с тыла римлян и стремительно отступил в сторону Нолы. Считая себя символом неповиновения италиков Риму на юге и понимая, что римлянам известно, как она заморила насмерть голодом римских воинов, Нола не хотела бы подвергать риску свою безопасность. Поэтому, когда Клуэнций и более двадцати тысяч его самнитов достигли стен Нолы, всего на какую-то милю опередив преследующего их Суллу, они оказались в ловушке. Глядя на Луция Клуэнция и его собратьев-самнитов со своих гладких, высоких, надежно укрепленных бастионов, магистраты Нолы отказались открыть ворота. В конце концов, когда римский авангард появился в тылу у самнитов и приготовился к атаке, ворота, перед которыми стоял Клуэнций, — не самые большие ворота города — распахнулись. Но кроме этих маленьких ворот магистраты не открыли больше ни одного прохода в город, несмотря на мольбы столпившихся внизу самнитов.

Под Помпеями произошла битва. Под Нолой же был просто разгром. Ошеломленные предательством ноланцев, охваченные паникой, зажатые между выступающими углами северного участка ноланских стен, самниты были перебиты почти поголовно. Сулла сам убил Клуэнция, который не пожелал искать спасения внутри стен Нолы, где смогла бы укрыться лишь горстка его людей.

Это был самый великий день в жизни Суллы. В возрасте пятидесяти одного года он стал наконец полновластным главнокомандующим и выиграл свою первую великую битву в этом качестве. Он одержал победу — и какую победу! Вымазанный чужой кровью так обильно, что она стекала с него каплями, с мечом, прилипшим к ладони от запекшейся крови, пропахший потом и смертью, Луций Корнелий Сулла окинул взглядом поле боя, сорвал с головы шлем и подбросил его в воздух с торжествующим криком. В его ушах загремел мощный звук, заглушающий вопли и стоны умирающих самнитов; звук неуклонно нарастал, разливаясь, как песня:

— Им-пе-ра-тор! Им-пе-ра-тор! Им-пе-ра-тор!

Снова, снова и снова его солдаты ревели это слово, означавшее окончательный триумф. Сулла-победитель был провозглашен императором на поле боя. Сулла стоял с поднятым над головой мечом и широко улыбался; мокрая от пота копна его блестящих волос высыхала под лучами заходящего солнца; его сердце было так полно, что он не мог вымолвить слова в ответ. Да и о чем тут было говорить? «Я, Луций Корнелий Сулла, без всякого сомнения, доказал, что человек моих способностей в состоянии показать всем, на что он годен! Я могу выиграть самую трудную битву этой и любой другой войны! О, Гай Марий, погоди! Я — ровня тебе! И в будущем я превзойду тебя. Мое имя возвысится над твоим. Так и должно быть. Потому что я — патриций из рода Корнелиев, а ты — селянин с латинских холмов».

Однако римскому патрицию предстояла еще большая работа. К нему с покорным видом приближались Тит Дидий и Метелл Пий. Их блестящие глаза смотрели на Суллу со страхом и с таким обожанием, какое раньше Сулла видел только во взорах Юлиллы и Далматики. «Но это же мужчины, Луций Корнелий Сулла! Мужчины, всеми ценимые и почитаемые: Дидий — победитель в Испании, Метелл Пий — наследник большого и благородного дома. Женщины — это несущественные дурочки. Но мужчины — о, мужчины идут в счет! Особенно такие, как Тит Дидий и Метелл Пий. За все те годы, что я служил с Гаем Марием, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь смотрел на него с таким обожанием! Сегодня я не просто одержал победу. Сегодня я выиграл и оправдал всю свою жизнь. Сегодня я оправдался за Стиха, за Никополис, Клитумну, Геркулеса Атланта, Метелла Нумидийского Свинку. Сегодня я доказал, что все эти жизни, которые я отнял, чтобы стоять здесь, на этом поле битвы возле Нолы, были куда менее ценными, чем моя. Сегодня я начал понимать прорицателя Набополассара из Халдеи: да, я величайший человек в мире, от Атлантического океана до реки Инд!»

— Мы будем работать всю ночь, — твердо сказал Сулла Дидию и Метеллу Пию. — Чтобы к рассвету все трупы самнитов были обобраны и свалены в кучи, а наши погибшие приготовлены к сожжению. Я понимаю, это был изнурительный день, но он еще не окончен. Пока все не будет завершено, никто не сможет отдохнуть. Квинт Цецилий, подбери крепких людей и поезжай в Помпеи как можно быстрее. Привези оттуда хлеба и вина, чтобы хватило на всех. Приведи нестроевиков и отправь их на поиски дров и нефти. Нам придется сжечь целую гору тел.

— Но у нас нет лошадей, Луций Корнелий! — еле слышно проговорил Поросенок. — Мы шли на Нолу пешим маршем! Двадцать миль за четыре часа!

— Так найдите их, — потребовал Сулла самым холодным тоном. — Я жду вас здесь к рассвету. — Он повернулся к Дидию. — Тит Дидий, обойди всех и выясни, кто должен быть награжден за подвиги, проявленные в битве. Как только мы сожжем наши и вражеские трупы, мы вернемся в Помпеи, но один легион из Капуи я хочу оставить здесь, под стенами Нолы. Вели глашатаям объявить жителям этого города: Луций Корнелий Сулла дал обет Марсу и Беллоне, что Нола будет лицезреть здесь римские войска, пока не сдастся, неважно, произойдет это через месяц, через несколько месяцев или через несколько лет.

Не успели еще оправиться от потрясения Тит Дидий и Метелл Пий, как появился военный трибун Луций Лициний Лукулл во главе депутации центурионов; это были восемь солидных пожилых людей, все старшие центурионы легионов и когорт. Они ступали тяжело, торжественно, как жрецы в священной процессии консулов, когда они шествуют на свою инаугурацию в первый день нового года.

— Луций Корнелий Сулла, твоя армия желает выразить тебе свою признательность и благодарность. Без тебя армия потерпела бы поражение, а ее солдаты погибли бы. Ты сражался в первых рядах и показывал нам всем пример. Ты был неутомим во время марш-броска на Нолу. Тебе, и только тебе, мы обязаны величайшей победой в этой войне. Ты спас больше, чем нашу армию. Ты спас Рим, Луций Корнелий, мы чтим тебя, — произнес Лукулл и отступил назад, давая дорогу центурионам.