Язык жизни. Ненасильственное общение  - Маршалл Розенберг

• расставание с любимыми людьми (траур)

Физическое выживание

• вода

• воздух

• движение, упражнение

• защита от форм жизни, угрожающих нашей: вирусов, бактерий, насекомых, хищных животных

• крыша над головой

• отдых

• пища

• сексуальное самовыражение

Целостность

• подлинность

• смысл

• творчество

• самоуважение

В мире, где мы часто подвергаемся жестокому осуждению, когда определяем и высказываем свои потребности, делать это бывает очень страшно. Женщины особенно чувствительны к критике. Много веков образ любящей женщины ассоциировался с самопожертвованием и отрицанием собственных потребностей во имя других. Социализация[8] женщин проходит так, чтобы забота о других воспринималась ими как высочайший долг, поэтому они часто учатся не обращать внимания на собственные потребности.

На одном семинаре мы обсуждали, что происходит с женщинами, которые усваивают такие взгляды. Когда они просят о том, чего хотят, их манера выражения часто выражает убежденность в том, что на самом деле они не имеют права что-либо хотеть и что их потребности ничего не значат. Другие тоже укрепляются в этом мнении. Например, боясь попросить о том, что ей нужно, женщина может оказаться не в силах просто сказать, что весь день была занята, устала и хочет вечером посвятить немного времени себе. Вместо этого ее слова звучат как изложение судебного иска: «Знаешь, я не уделила себе ни минуты за весь день. Я погладила все рубашки, постирала белье за целую неделю, отвезла собаку к ветеринару, приготовила ужин, упаковала для всех ланч-боксы на завтра, обзвонила соседей по поводу собрания жильцов района, а теперь [умоляюще]… не мог бы ты…?»

«Нет!» – тут же отвечают ей. Ее жалобная просьба вызывает у слушателя отторжение, а не сопереживание. Из-за ее молящего тона тяжело расслышать потребности и уважительно отнестись к ним, поэтому люди плохо реагируют на ее слабые попытки требовать то, что она «должна» или «имеет право» получить. В итоге женщина в очередной раз убеждается, что ее потребности никого не интересуют. Она не понимает, что при такой манере высказываться положительный исход маловероятен.

Если мы сами не придаем значения своим потребностям, скорее всего, другие будут относиться к ним так же.

Однажды моя мать посетила семинар, на котором женщины обсуждали страхи, связанные с высказыванием своих потребностей. Мама вдруг встала, вышла из комнаты и долго не возвращалась. Она была очень бледной, когда наконец вошла. В присутствии группы я спросил: «Мама, ты в порядке?»«Да, но я только что поняла одну вещь, которую мне очень тяжело принять», – ответила она. – «Что же это?» – «Тридцать шесть лет я сердилась на твоего отца за то, что он не прислушивается к моим потребностям, а теперь поняла, что ни разу внятно не говорила ему, что мне нужно».

Мама верно подметила. Никогда на моей памяти она не говорила откровенно с моим отцом о своих потребностях. Она могла намекать и ходить вокруг да около, но ни разу прямо не попросила о том, что ей было нужно.

Мы попытались выяснить, почему ей было так тяжело напрямую говорить о своих потребностях. Мама росла в бедной семье. Она помнила, что, когда просила о чем-то в детстве, братья и сестры журили ее: «Зачем ты это выпрашиваешь? Ты ведь знаешь, что мы бедствуем. Думаешь, ты одна в семье?» В конце концов мама начала бояться просить чего-либо, ведь это приносило лишь неодобрение и осуждение.

Она вспомнила случай из детства, когда одной из ее сестер удалили аппендикс и другая сестра подарила ей красивую сумочку. Маме тогда было четырнадцать. О, как она мечтала о такой же изящной, вышитой бисером сумочке, как у сестры! Но просить не решалась. Как вы думаете, что она сделала? Притворилась, что у нее болит бок, и не отступала от этой версии. Родители показали ее нескольким врачам. Те не могли ничего выявить и сделали диагностическую операцию. Мама вела рискованную игру, но у нее все получилось: ей подарили точно такую же сумочку! Получив этот вожделенный подарок, мама была просто в восторге, несмотря на боль после операции. В палату вошли две медсестры и вставили градусник ей в рот. «М-м-м, м-м-м», – промычала мама, показывая сумочку одной из медсестер. «О, это мне? Спасибо огромное!» – сказала та и взяла ее! Мама растерялась и так и не смогла сказать: «Я не дарила вам сумочку, а лишь показывала. Верните ее, пожалуйста». Эта история – жестокое подтверждение того, как больно бывает людям, если они не признают свои потребности напрямую.

Развиваясь до состояния эмоциональной свободы, большинство из нас проходят через три стадии отношения к людям.

На первой стадии, которую я называю эмоциональным рабством, мы считаем себя ответственными за чувства других. Мы думаем, что должны постоянно делать усилия, чтобы все были счастливы. Если они не кажутся счастливыми, мы чувствуем свою ответственность и вынуждены что-то предпринимать. В результате самые близкие люди часто начинают казаться нам обузой.

Первая стадия: эмоциональное рабство. Мы считаем себя ответственными за чувства других.

Принятие на себя ответственности за чувства других может самым разрушительным образом сказываться на близких отношениях. Я часто слышу разные варианты одного и того же сюжета: «Сама идея отношений меня очень пугает. Каждый раз, когда партнеру плохо или что-нибудь нужно, мне становится очень тяжело. У меня такое чувство, будто я в тюрьме, будто меня душат. И мне приходится сразу заканчивать отношения». Так часто говорят те, кто считает, что любить – значит отрицать собственные потребности ради удовлетворения потребностей любимого. Отношения в самом начале обычно полны радости и эмпатии – каждый ощущает свою свободу. Отношения кружат голову, в них есть спонтанность и чудо. Однако со временем, по мере того как отношения становятся «серьезными», партнеры могут брать на себя ответственность за чувства друг друга.

Если бы я это осознавал, то мог бы признать эту ситуацию, объяснив: «Для меня невыносимо терять себя в отношениях. Когда я вижу боль своего партнера, то теряю себя и просто вынужден рваться на свободу». А вот если я не достиг такого уровня осознанности, то, скорее всего, буду обвинять в ухудшении отношений своего партнера. Тогда я могу сказать: «Моему партнеру постоянно что-то нужно, и от этого портятся наши отношения».

В таком случае партнеру лучше не соглашаться, что проблема в его потребностях. Если считать эти обвинения справедливыми, станет только хуже. Со стороны моего партнера правильно было бы с пониманием ответить на страдания, причиняемые мне эмоциональным рабством: «Ты растерялся. Тебе очень тяжело проявлять любовь и заботу, не превращая их в обязательства и не взваливая на себя ответственность… Ты чувствуешь, что лишаешься свободы, потому что думаешь, будто должен постоянно заботиться обо мне». Если же вместо полного эмпатии ответа она спросит: «Ты напряжен, потому что я слишком много у тебя прошу?», то мы оба, скорее всего, запутаемся в тенетах эмоционального рабства и у отношений останется намного меньше шансов.