Кривая дорога - Даха Тараторина

Я промолчала. Не его дело.

— Ты станешь добрее. Потом, позже, — смягчился Данко, — если сама захочешь.

Я хмыкнула. Куда уж добрее?

Тут оборотень подорвался с места, навострил уши:

— Слышишь?

Я покачала головой: деревья трещали как и прежде, новые знакомцы мирно посапывали, деловитый ёж топотал в канавке за две сажени от нас. Данко беспокойно оглядывался в поисках источника звука. Какого?

— Стой здесь, — велел он и уверенно зашагал в чащу. Разумеется, я пошла следом: ну как что интересное и без меня?

— Кричат же?

Я снова прислушалась — тишина.

— На помощь зовут. Женщина.

Да нет же!

Данко носился из стороны в сторону, словно и правда слышал несуществующий голос. Я невольно задумалась, может, это я — глухая тетеря?

Ели зловеще кланялись невидимому божеству, ожидая, пока лес соберёт свой осенний урожай. Ели хотели крови. Волчица во мне чуяла это и понимала, отзывалась на голодный холод деревьев тоскливым воем. Захотелось скинуть одежду и отдаться этой силе без возврата, стать частью Матери-Земли, умереть и родиться с ней заново.

Ветер нёс Силу. Забытую и обиженную. И Сила отзывалась в голове глупого волка криками о помощи, заманивала, тащила в сети. Теперь и я слышала, как завывает, плачет женщина, которой нет.

— Стой, дурень! — оборотень только отмахнулся. Герой, тоже мне!

Ох, не угнаться за крепким мужиком на слабых человеческих ногах! Как же лап не хватает, а перекидываться уже поздно. Ветви хлестали по щекам, не пуская, уговаривая оставить добычу, не мешать. Хотела ли я спасти глупого волка? Да я его даже не знала! Вот ежели поутру его не окажется на месте, проблем не оберёшься. Это да. Но вело меня другое. Лес чаял отобрать моё. Я — главная здесь. И это со мной надо считаться. Кто посмел перечить?

Деревья смыкались за спиной Данко, не давая рассмотреть, куда мчит, где сворачивает. Чёрная пасть глотала его, не желая делиться с пришлой волчицей.

— А-а-а-а! — на сей раз крик был настоящим.

Данко лежал у чёрной коряги с вывернутой ногой и подвывал от ужаса, как ребёнок.

Коряга разинула пасть.

Ветви-щупальца опутывали тело, душили, тянули, хотели сожрать. Здоровенный взрослый мужик не мог и шелохнуться.

Я запрыгнула на корягу верхом, повыше пасти, и ломанула на себя ближайшую ветвь. Та надломилась, издав булькающий хрип, но вторая тут же попыталась зайти со спины. Не на ту напали! Перекатилась, не забыв пнуть махину каблуком в нарост на коре, поднырнула под ствол и голыми руками рванула кусок коры-кожи.

Монстр закричал. Ага! Я дёрнула ещё кусок коры, но вёрткая ветка обвилась вокруг ноги, оттащила.

Данко без дела не сидел, но и помощи от него никакой не предвиделось: бестолково испуганно молотил по путам, стараясь хоть вздохнуть.

— Ух-х-ходи! — прорычал монстр, — ух-х-ходи!

— Не! Смей! Мне! Указывать! — я царапала ветви когтями, волчица ликовала и упивалась боем.

— Не бросай меня! — запаниковал Данко. Я бы презрительно сплюнула, да времени не хватало.

— М-м-моё! — проскрипел монстр.

— Моё! — зарычала я в ответ, — всё здесь — моё!

Ветер взвыл сильнее, прокатился по земле, клоня деревья перед новой хозяйкой. Моё! Я так решила.

— Маренушкой примечена, — медленно и чётко проговорила я, — смертушкой отмечена. Не перечь!

Существо съёжилось, сжалось, расслабило и втянуло ветви. Данко рухнул на землю, гулко стукнувшись задом.

Передо мной стоял леший и низёхонько кланялся, сверкая злобными глазками из-под покрытой мхом шапочки.

— Слушаю, хозяюшка. Приказывай.

Я весело пнула маленького сморщенного старичка. Стерпел, слова не сказал. Только зубами скрежетнул. Волчица осталась победительницей. Теперь стало неинтересно.

Я засмеялась:

— Не шали, старикан! Моё — не трожь.

— Как прикажешь, хозяюшка, — леший склонился ещё ниже, показав россыпь поганок, растущих прямо из спины, — прощения просим.

— Сгинь.

Бывший монстр недоверчиво поднял на меня глаза (правда ли спущу?) и превратился в вонючую лужицу, тут же впитавшуюся в землю.

— Пошли что ли, герой, — скривилась я Данко. Оборотень усиленно закивал. И куда делись широкие плечи да дерзкий взгляд?

Мы прибыли к вечеру следующего дня. Лес расступился, открывая вид на идеально ровное озеро с каменистым дном и такой прозрачной водой, что, казалось, её и вовсе нету. У озера нас встретил внушительный частокол, огромные деревянные накрепко запертые ворота, чистая дощатая мостовая и огромный общинный дом.

Высокая, красивая, как богиня, с прямой спиной и уверенным взглядом женщина вышла навстречу. Черты её нечеловечески идеального лица не смягчились даже когда Серый, задрожав и едва не рухнув на колени, выдохнул:

— Мама?

[1] Воркун — недовольный, ворчливый человек.

— Мама?

Женщина степенно кивнула и проследовала мимо нас к Белогостю. Обвила старика своими точёными бледными руками и промолвила:

— Добро пожаловать домой, старый друг. Надеюсь, мои сыновья были не слишком грубы с тобой? Старик недовольно вывернулся из объятий:

— Свой дом уберечь не смогли, так в моём хозяевами себя не чувствуйте, — вздёрнул подбородок и вприпрыжку, улюлюкая и крича что-то про пятна для мухоморов припустил по мостовой.

Женщина покачала головой и медленно развернулась к нам. Серый едва не плакал, не понимая и не веря, схватил меня за руку, сжал сильно-сильно и мелко подрагивал.

— И тебя приветствую, юный волк. Ты найдёшь здесь кров и еду. Мы все — твоя семья и рады принять нового оборотня.

Самая прекрасная из всех женщин, кого мне когда-либо доводилось видеть, даже не прикоснулась к собственному сыну и, величаво развернувшись, скрылась за резными дубовыми дверьми.

По-детски наивное лицо Серого горело, как от пощёчины. Он с трудом разомкнул губы и прошептал в закрытую дверь:

— Я соскучился…

— Нет уж, я пройду!

Неуклюжий, больше похожий на медведя, чем на волка, оборотень мягко отстранил меня от прохода.

— Нет, не пройдёшь.

Я сделала очередную попытку:

— Нет уж позволь, друг мой.

Мужик устало перегородил ручищей-бревном коридор:

— Нет, не получится.

— Мне, знаешь ли, очень надо, — я попыталась поднырнуть, но снова наткнулась на преграду.