История любви в истории Франции. Том 7. Наполеон и его женщины - Ги Бретон

Когда выяснилось, что Фуре — глава секретной миссии Бонапарта, он, как пишет герцогиня д'Абрантес, «был обыскан до рубашки», и письма «к высоким адресатам» были обнаружены. Но английский капитан не обнаружил в них ничего, кроме общих мест, и даже вспомнил, что все сведения, содержащиеся в них, несколько недель назад были опубликованы Директорией в «Монитёр».

Англичанин спросил лейтенанта:

— Как Ваше имя?

— Жан-Ноэль Фуре! — ответил тот.

Тогда капитан «Льва», который, как сообщает нам герцогиня д'Абрантес, «получал из Египта такие свежие и обстоятельные известия, как будто бы он жил в Каире или Александрии, обменялся многозначительным взглядом со своим помощником». Идея помешать Бонапарту беспрепятственно наслаждаться любовью, подумал капитан, придется по душе лондонскому правительству.

— Месье, — обратился он к Фуре, — мой корабль еще долгое время будет крейсировать в водах Востока, и Ваших товарищей, офицеров и экипаж «Стрелка», я вынужден задержать на борту, как пленников. Что касается Вас, то поскольку Ваша миссия не осуществилась, я мог бы избавить Вас от многих месяцев странствий. Если Вы дадите мне слово, что до конца военных действий не будете служить во французской армии, я высажу Вас на египетском берегу в любом удобном для Вас месте…

— Я даю слово! — воскликнул лейтенант, вне себя от радости.

В тот же вечер капитан «Льва», восхищенный возможностью сыграть с Бонапартом хорошую шутку, привез лейтенанта в Египет.

Бонапарту предстояло узнать, пишет герцогиня д'Абрантес, «что злокозненно ухмыляющиеся крокодилы водятся не только в Ниле».

Ночью Фуре был высажен со «Льва» на берег в небольшой бухточке вблизи Александрии. На рассвете он сидел на камне, стуча зубами от холода, но в восторге от предвкушения увидеть свою Беллилот.

Какой-то египтянин довез его до города в повозке, запряженной ослом, и в полдень Фуре явился к Мармону, коменданту Александрии, и рассказал ему о своих похождениях.

— Благодаря великодушию английского офицера, — воскликнул он, сияя от радости, — я могу сделать сюрприз своей жене!

Генерал, которому было известно, что Бонапарт поселил Полину в роскошном дворце, рядом с собственным, едва удержался от хохота…

— Я думаю, — заявил он, — что лучше Вам остаться здесь. Ваша миссия прервана, но не окончена, и я уверен, что генерал Бонапарт вышлет Вам дополнительные указания. Если вы прибудете в Каир по собственной инициативе, то рискуете навлечь на себя его неудовольствие…

Фуре энергично замотал головой:

— О, я уверен, что он поймет мою поспешность. А кроме того, я ведь лишился депеш — что мне делать без них в Александрии? Я должен вернуться в Каир, чтобы генерал дал мне новые депеши.

Мармон, искренне забавляясь, в то же время был обеспокоен мыслью о неизбежности скандала. Не зная, как воздействовать на упрямца, он перешел на грубый тон:

— Я не могу Вас здесь удерживать, лейтенант, но уж лучше скажу Вам напрямик: если Вы вернетесь в Каир, он с Вас живьем кожу сдерет!

Фуре улыбнулся до ушей:

— Ну, конечно, — сказал он, — главнокомандующего огорчит моя неудача, но он так будет рад видеть меня живым и невредимым, что немедленно простит!

Такая наивность и дурацкая уверенность обескуражили Мармона; он решил, что этот идиот заслуживает хорошего урока, и предоставил его своей судьбе.

* * *

На большой лодке-джонке Фуре поднялся по течению Нила и прибыл в Каир. Надеясь тотчас же обнять Полину, он побежал домой, но обнаружил, что дом пуст, мебель и вещи жены исчезли. Не будучи так уж глуп, как это казалось, Фуре пришел к выводу, что Полина уехала.

Тогда, рассказывает нам Леон Дюшан, «сев на сундук, он обдумал ситуацию, взвесил „за“ и „против“ и вынужден был прийти к выводу, что, кроме звания лейтенанта, он награжден званием супруга-рогача…»

Это открытие привело его в ярость.

Он устремился в клуб, где всегда собирались офицеры 22-го стрелкового полка, чтобы немедленно узнать имя своего соперника.

Когда Фуре вошел, несколько офицеров играли в карты.

— Где Полина? — проревел он.

Однополчане казались растерянными. Один из них встал, осторожно закрыл дверь и вернулся за карточный стол.

— Твоя жена у генерала Бонапарта!

И он рассказал Фуре, как Полина его предала. Бедняга узнал, что она живет теперь в великолепном дворце на Биркет-эль-Ратль, совсем рядом с дворцом Эль-фи-Бей, что каждый день в три часа она приходит к Бонапарту и всюду ездит с ним, что солдаты прозвали ее «Клеопатрой» и «Нотр-Дам Востока», что она играет роль хозяйки на обедах генералитета в Эльфи-Бей и возвращается к себе только на рассвете.

Офицер дал Фуре понять, что гарнизон Каира не одобряет поведения Полины и даже награждает нелестными терминами самого Бонапарта.

Но лейтенант не нуждался в утешениях. Он немедленно вернулся к себе домой, взял хлыст и направился к Биркет-эль-Ратль.

Когда он увидел роскошный дворец, ярость его удвоилась. Он прошел через двор, засаженный сикоморами, мимо сладко журчащих фонтанов и оказался в пышных гостиных, устланных коврами, обставленных изящной мебелью и всевозможными дорогими безделушками. Навстречу ему кинулся слуга; он сшиб его с ног, понесся по комнатам, открывая все двери подряд и вдруг увидел голую Полину в ванне. Увидев его, молодая женщина, пребывавшая в уверенности, что он на Мальте, закричала от ужаса. Она попыталась убежать, звала на помощь, умоляла, но Фуре схватил ее за волосы и отхлестал до крови. Ее крики привлекли, наконец, внимание слуг, которые набросились на лейтенанта и выкинули его на улицу.

* * *

Бонапарт немедленно явился к изголовью страдающей любовницы.

— Арестуйте его, — стонала Полина, — бросьте его в тюрьму!

Комментирует Леон Дюшан: "Бонапарт так не поступил, ибо он прежде всего был военным, а потом уже любовником. Он заявил коротко:

— Этого я сделать не могу. Но ты завтра же подавай на развод.

Естественно, целую неделю все французы в Каире обсуждали происшествие. Больше всех издевался над Фуре генерал Бертье, который сострил: «Этот бедняга Фуре не понял, какая удача ему выпала. С такой женой этот стрелок никогда бы не промахнулся».

Но как раз Бертье то и не должен был бы злорадствовать.

Послушаем Жозефа Тюркена:

«Генерал-майор и не подозревал, что, бросая свою действительно удачную колкую насмешку, он сам находился в таком же положении, как и бедняга Фуре. Его любовницей была знаменитая мадам Висконти от которой он был совершенно без ума, образ которой он непрерывно хранил не только в своем сердце, но и в палатке, которую приказывал в походах помещать рядом со своей, устанавливая там ее портрет и на коленях вознося ей молитвы каждое утро, в то время как она как раз в это время обманывала его с месье Александром де Лаборд или с кем-нибудь из стаи увивавшихся вокруг нее молодых красавцев».