Горизонты любви - Барбара Картленд

Никогда раньше маркизу не приходилось слышать подобное объяснение примитивных обрядов. Ему хотелось расспросить Айну поподробнее, но танец кончился, и к ним подошла Люси.

— Айна, дорогая, — обратилась она к девушке приторно сладким голосом, который всегда звучал неискренне, — его высочество просит у тебя последний танец, перед тем как пожелать приятного сна. И я думаю, тебе действительно пора спать. Тебе необходим отдых, чтобы сохранить твою красоту.

Айна увидела, как смотрит на нее князь, и почувствовала, что не сможет вынести его прикосновения.

— Вы правы, тетя Люси, — быстро сказала она. — Уже поздно, я очень устала. Надеюсь, его высочество извинит меня, если я не стану больше танцевать.

Она видела, что князь собрался было возразить, но, прежде чем Люси успела ей ответить, девушка через всю залу направилась к лорду Уимонду.

Поцеловав дядю и пожелав ему спокойной ночи, она вышла.

— Прошу извинить, ваше высочество, — повернулась Люси к князю.

— Как молода, и как чарующе, как неуловимо прекрасна, — пробормотал он.

Люси не совсем поняла, что значили его слова. Впрочем, ее это мало интересовало.

Она уже протянула руки маркизу, и с первыми звуками музыки они начали новый танец.

Когда его дама прижалась к нему настолько, насколько у нее хватило смелости, у маркиза мелькнула мысль: не должен ли он предложить ей отправиться в оранжерею, но он подумал, что это было бы откровенно вызывающе. Кроме того, его не покидало неприятное ощущение, хотя он не отдавал себе отчета, почему оно возникло, что Джордж Уимонд настроен решительно против него.

«Но я же не совершил ничего плохого», — подумал он, словно протестуя против несправедливого обвинения. Но лицо Люси, обращенное к нему, явно свидетельствовало не в его пользу.

Катаясь верхом по парку, он обдумывал запланированное на этот день развлечение для гостей. Назавтра они будут осматривать окрестности, а во вторник все вернутся в Лондон.

Тут маркиза неожиданно поразила мысль: из года в год все это повторяется и повторяется с незначительными изменениями в зависимости от времени года.

Зимой они охотятся в субботу, вечером танцуют, потом опять грандиозная охота в понедельник, и, конечно, каждый вечер обед, на котором присутствует столько же приглашенных, что и на том, который состоялся накануне.

Если в июле стояла жара, устраивался пикник у стен потешной башни, выстроенной на самой высокой точке поместья еще его дедушкой.

Пешком или верхом гости отправлялись потом к разрушенному аббатству, которое считалось местной достопримечательностью.

Ничего нового, но, думал маркиз, стоило ли придумывать новые развлечения, если все всегда шло по накатанной колее. В этом году, как в прошлом, в прошлом — как в позапрошлом.

По мосту, перекинутому через озеро, маркиз перебрался на другой берег.

Теперь он оказался в парке, окружавшем большой дом.

Каждый из владельцев Чейла вносил свою лепту в устройство парка, пока он не стал соперничать по красоте с ботаническим садом в Кью.

У самого озера его дед засадил два акра земли миндальными деревьями.

Теперь, подъезжая к ним, маркиз любовался их бело-розовыми цветами. Он не мог представить себе ничего красивее.

Подъехав к цветущим деревьям, маркиз остановил коня, любуясь, как миндальные деревья переходят в заросли сирени, и тут заметил, что он не один в этом райском цветущем саду.

Среди деревьев скользила чья-то фигурка в белом, и, приглядевшись, маркиз с удивлением узнал Айну.

Но он удивился еще больше, когда увидел, что девушка танцует среди покрытых цветами деревьев.

Осыпаемая легкими лепестками цветов, она казалась воплощением самой весны.

На минуту маркиз даже усомнился, действительно ли это Айна или только плод его воображения.

Лицо девушки было обращено к небу. .Обнаженные руки двигались, как у настоящей балерины, и каждое движение было исполнено истинной поэзии, словно питаемой соками земли.

Она словно едва касалась земли, кружась и то появляясь, то пропадая за стволами деревьев. При этом она, сама «того не ведая, приближалась к тому месту, где остановился маркиз.

Но раньше, чем она приблизилась к нему, волшебный танец кончился, словно смолкла только ею слышимая музыка.

Девушка присела на сухую траву, прислонившись к стволу дерева.

Маркиз видел, как она улыбнулась, когда падающий лепесток коснулся ее щеки. Потом она сложила вместе ладони и попыталась поймать другие лепестки.

Маркиз спешился и оставил коня пастись на свободе.

Кругом пробивалась свежая трава, и конь не стал бы уходить далеко от этого места. Сам маркиз направился к Айне.

— Девушка смотрела на небо, видневшееся сквозь ветви цветущих деревьев, и не замечала его, пока он не остановился рядом с ней.

Лишь тогда, словно его неожиданное появление вернуло девушку на землю из неведомого ему волшебного мира, она с некоторым смущением молча посмотрела на него.

Маркиз опустился на траву подле нее. Его высокие начищенные до блеска сапоги сверкали в лучах утреннего солнца.

— Вчера вечером, — заговорил он, — вы сказали мне, что я мог бы быть Кубла-ханом. Теперь я могу добавить еще несколько строчек к тем, которые описали мой» величавый храм наслаждений «.

Айна улыбнулась, и он подумал, какая нежная, должно быть, у нее кожа, как тот лепесток, который только что упал на его руку. Он не ждал от нее никаких слов и стал читать:

Прикосновением душистых лепестков, касанием руки

Разбужен чудный эльф, танцующий в ночи,

Чтоб сердце вознести в небес лазурных даль,

Избавить от тоски и отдалить печаль

Хотя б на миг, пока мелодия звучит

И образ светлый в памяти кружит…

Айна вскрикнула и захлопала в ладоши.

— Восхитительно! Вы настоящий поэт!

— Это вы вызвали эти строчки к жизни, — признался маркиз, — но у меня не хватило времени, чтобы отшлифовать их.

— Они совершенны такие, какие есть, — сказала она. — Давно вы пишете стихи?

— Когда-то, еще учась в Оксфорде, — ответил маркиз, — я воображал себя вторым лордом Байроном, но я не смог бы стать таким знаменитым!

— Это не главное, — сказала Айна. — Вы выражали в стихах те чувства, которые вам было необходимо как-то выразить. Только это и имеет значение. — Почувствовав, что он не понимает ее, Айна сказала:

— Папа никогда не пытался продавать свои картины и никогда не желал их выставлять. Он стремился запечатлеть на полотне то, что видел, пока оно не исчезло. Он говорил, что заставляет время помедлить мгновение, прежде чем кануть в вечность.