Галактика в огне - Бен Каунтер

– Вы уверены? – усомнился Арукен. – Он снова попытается ее убить.

– Значит, нам надо обеспечить ей безопасность, – сказал Кассар. – На борту «Духа мщения» много последователей Божественного Откровения, и мы сумеем ее спрятать до тех пор, пока святая не поправится. Вы согласны, итератор?

– Да, это именно то, что нужно, – кивнул Зиндерманн. – Спрячьте ее. Берегите ее.

Локен уже довольно давно не заходил на стратегическую палубу, поскольку после сооружения Совета Луперкаля она почти лишилась своего прежнего значения. В любом случае, от членов ложи до него дошел негласный приказ о том, что он и Торгаддон больше не считаются приближенными Воителя и не могут выражать мнение Легиона.

Платформа пустынной стратегической палубы нависала над оживленным залом капитанского мостика, и Локен, склонившись над перилами, наблюдал за старшими офицерами «Духа мщения», которые обсуждали операцию по уничтожению истваанского Экстрануса.

Воины Гвардии Смерти и Детей Императора уже десантировались на поле боя, а значит, враги Воителя уже гибнут. Невозможность присоединиться к товарищам по оружию и разделить с ними опасности боя раздражала и сердила Локена. Ему хотелось бы сейчас оказаться на этой бесплодной скале рядом с братьями, тем более что, по словам Торгаддона, Саул Тарвиц был в их числе.

Сыны Хоруса и Дети Императора в последний раз встречались во время войны против аурейской технократии, и теперь братская дружба была официально восстановлена примархами обоих Легионов и неофициально – их воинами.

Локен тосковал по тем временам, когда вместе со своими товарищами был занят в обсуждении прошлых или грядущих кампаний. Чувство товарищества придавало ему сил и уверенности, и он понял это только теперь, когда остался в одиночестве.

– Я скучаю даже по твоим рассказам о «лучших временах», Йактон, – прошептал Локен с печальной улыбкой.

Наконец он отвернулся от капитанского мостика и развернул клочок бумаги, обнаруженный под потертой обложкой «Хроник Урша».

Не в первый раз он прочел строки, написанные торопливым мелким почерком Кирилла Зиндерманна на листке из записной книжки:

Даже Воитель, возможно, не достоин твоего доверия. Ищи храм. Он должен быть в таком месте, которое когда-то было сердцем всего Великого Похода.

Локен не забыл слов, сказанных Зиндерманном, когда Малогарст выдворял его из тренировочного зала, и отыскал книгу на пепелище третьего зала Архива. После несчастья, повергнувшего Эуфратию Киилер в коматозное состояние, большая часть Архива все еще лежала в руинах. Сервиторы и слуги постарались спасти как можно больше книг, но даже теперь Локен, не будучи заядлым книгочеем, испытывал грусть при мысли о бесценных сокровищах разума, погибших в пламени.

«Хроники Урша» он отыскал, без труда, словно книга дожидалась его. Раскрыв ее, Локен обнаружил оставленную Зиндерманном записку.

Капитан толком не знал, что ищет, поскольку сама мысль о том, что на борту «Духа мщения» может находиться храм, казалась ему смехотворной, но Зиндерманн, заклиная его найти книгу и вложенную в нее записку, говорил абсолютно серьезно.

Он должен быть в таком месте, которое когда-то было сердцем всего Великого Похода.

Локен оторвал взгляд от строчек и осмотрел стратегическую палубу: приподнятая платформа, где Воитель проводил совещания, ниши по краю, где Сыны Хоруса стояли в почетном карауле, и высокий стальной купол. Вдоль стен из-под потолка свисали почти неразличимые в полумраке знамена всех рот Легиона Сынов Хоруса. Заметив среди них знамя Десятой, Локен приветствовал его ударом кулака по нагруднику доспехов.

Если где-то и билось сердце Великого Крестового Похода, то именно на стратегической палубе «Духа мщения».

Сейчас здесь было безлюдно, но не только отсутствие людей рождало ощущение тоскливой заброшенности. Стратегическая палуба была отвергнута, и вместе с ней были отвергнуты проповедуемые некогда идеалы. На смену им пришло нечто темное и непонятное.

Стоя в центре стратегической палубы, Локен ощутил боль в груди, но она никак не была связана с его физическим состоянием. Ему потребовалось немного времени, чтобы заметить нечто необычное, чего здесь не должно было быть: запах, слабый, едва различимый, но явно присутствующий в воздухе.

В конце концов, Локен узнал запах, это был ладан, приторный и навевающий воспоминания о горячих сухих ветрах, напоенных горьковатыми ароматами трав. Исключительное обоняние позволило Локену различить еще какие-то ароматы, смешанные с запахом ладана, и направление, откуда они проистекали. В надежде отыскать источник запаха он прошелся по стратегической палубе. Где же он раньше мог слышать этот аромат?

Обострившееся обоняние привело его к знамени Седьмой роты, которой командовал Таргост. Неужели мастер ложи использовал знамя для какой-нибудь ритуальной церемонии?

Но нет, запах казался слишком сильным, чтобы распространяться от ткани. В воздухе теперь четко ощущался запах горящего ладана. Локен отвел знамя Седьмой роты от стены и ничуть не удивился, обнаружив за ним темное отверстие прохода, ведущего в лабиринт тоннелей, пронизывающих внутренности «Духа мщения».

Существовал ли этот проход в те времена, когда на стратегической палубе собирались члены Морниваля? Локен был уверен, что нет.

Ищи храм, – вспомнил он слова Зиндерманна, нагнулся, поднырнул под знамя и прошел в тоннель, позволив тяжелой ткани снова закрыть проход за его спиной. Запах ладана явно шел отсюда, и благовоние сгорело недавно, а может, горит и сейчас.

Внезапное воспоминание заставило Локена схватиться за рукоять боевого ножа. Ему стало ясно, где он обонял этот запах раньше. Юрты обитателей Давина благоухали этим ароматом, и, несмотря на воздушные фильтры доспехов, он проникал в ноздри и навсегда запечатлелся в памяти.

В переходе было совершенно темно, но усиленное зрение Локена позволило рассмотреть короткий, недавно проложенный коридор, упиравшийся в сводчатую дверь. На ее металлической поверхности были высечены непонятные знаки. Хотя это была всего лишь дверь, Локен ощутил неестественный трепет. Он… испугался того, что мог за ней обнаружить, и чуть не повернул обратно.

Осознав собственный испуг, Локен яростно тряхнул головой и решительно двинулся вперед. Но тревога не только никуда не делась, но с каждым шагом становилась все сильнее. На двери на уровне глаз висел искусно выточенный череп, но не это зловещее украшение, а сам факт его наличия заставлял Локена чувствовать себя не в своей тарелке. Что-то в свирепом оскале мертвой головы выдавало жестокого убийцу, говорило о радости кровопролития и стремлении к беспощадной резне.

Локен отвел взгляд от оскаленного черепа и обнажил боевой нож. Капитан вдруг поймал себя на том, что испытывает сильное желание вонзить лезвие в любого, кто окажется за дверью.