Отчаянные - С. Стивенс

Повиснув у него на шее, я быстро чмокнула его в лоб:

– Пап, все будет в ажуре. Келлан не отойдет от меня ни на шаг.

Папа хмурился. Мои утешения не слишком его грели. Он пока не особенно жаловал Келлана, который, на его взгляд, был не лучшим телохранителем.

Анна отвлекла его от тягостных дум и проказливо обняла:

– Пока, папуля!

Он расплылся в улыбке и потрепал ее по спине. Я повернулась проститься с мамой. Поцеловав меня в голову и сообщив, что любит, она осведомилась:

– Итак, на чем ты остановилась – зима или весна? Хлопот будет полон рот.

Я подавила вздох, высвобождаясь из ее объятий. Этот вопрос звучал уже сотню раз.

– Мама, я дам тебе знать.

– Только не тяни. – Она подняла брови. – Мне нужно будет объявить и разослать приглашения.

На сей раз я вздохнула.

Когда наши родители благополучно зашли в самолет, Анна повернулась и с протяжным вздохом спросила:

– Это потому, что я беременная, или они всегда такие зануды?

Я рассмеялась и пожала плечами. В беременности я не слишком разбиралась, но могла предположить, что ее положение усугубило проблему. С добрыми намерениями или нет, мама с папой бывали невыносимы.

* * *

Как бы сильно ни хотелось увидеть Келлана, мне было немного жаль прощаться с Сиэтлом. Я пустила здесь корни. Раньше я говорила Келлану, что место – это всего лишь место, однако места населяют люди, и здесь набиралось несколько человек, по которым я буду скучать. Накануне моей последней смены, когда мы с Дженни заперли бар, я ощутила нереальность происходящего. Завтра будет последний день моей работы у Пита. Дженни со слезами на глазах обняла меня на парковке:

– Кира, я буду отчаянно тосковать по тебе.

Я стиснула ее столь же крепко, тоже сдерживая слезы:

– Перестань, а то разревусь! – (Она отпустила меня, и я погладила ее по плечу.) – К тому же я еще никуда не еду. Мне завтра на смену, забыла?

– Да, знаю, – всхлипнула Дженни и вытерла глаза. – Просто… ненавижу прощаться.

Проглотив комок, я наблюдала, как она медленно, сдержанно выдыхает.

– Пока никаких прощаний. И я вернусь.

– Это понятно! – просветлев, махнула рукой Дженни. – Да и я смогу вас проведать, когда захочу. – Ее внезапная улыбка была под стать блеску платиновых волос. – Впрочем, в твоем уходе есть один плюс.

Не понимая, о чем она, я вопросительно уставилась на подругу. Дженни покачалась на цыпочках и воскликнула:

– Завтра мы устроим тебе праздничек!

Я скривилась. Мне совершенно не хотелось оказаться в центре внимания на прощальной вечеринке. Видя мою реакцию, Дженни сбавила обороты:

– Ох, да не бойся! Все будет скромно. Тортик в подсобке.

Почему-то я сомневалась, что все обойдется только этим.

Воспользовавшись машиной Келлана, я вернулась в свой опустевший дом, и меня вдруг захлестнуло одиночество. Келлан уехал всего на пару недель, а казалось, что навсегда. Наш белый двухэтажный домик выглядел холодным и неприветливым. Лишь Келлан каким-то чудом умел его оживлять. Энергия Келлана наполняла здание жизнью и музыкой.

Отомкнув дверной замок, я порылась в сумочке в поисках телефона. Было поздно, но, может быть, еще не слишком. Келлан был совой, но к тому же и ранней пташкой, и потому мне, соскучившись, не приходилось долго ждать, чтобы услышать его страстный голос.

Закрыв и заперев дверь, я набрала номер. Он ответил почти сразу:

– Привет! Как ты догадалась – я же только что о тебе думал?

– Ты постоянно обо мне думаешь! – рассмеялась я.

– Истинная правда, – хрипло сказал он. – Я скучаю. Ты скоро приедешь?

Сияя улыбкой, я повесила сумку и куртку:

– Мы с Анной вылетаем в пятницу утром.

День независимости пришелся на уик-энд, Анна взяла выходной и могла запросто доставить меня в Лос-Анджелес. Странно, но это была папина идея. Падкая на всяческие авантюры, Анна охотно согласилась. Она могла бы лететь и ночным рейсом завтра, сразу же по завершении моей смены у Пита, но у нее была назначена очень важная встреча с врачом.

– Отлично. Я подготовил гнездо. Тебе понравится.

– Наше гнездо? – разулыбалась я еще шире.

– Ага. – (Я различила смех каких-то людей и удивилась: кто там не спит в такой час?) – И еще – не помню, сказал ли, – захвати купальник, здесь есть бассейн.

Келлан с ребятами остановились в доме, принадлежавшем студии звукозаписи. Со слов Келлана я знала, что там было мило, а потому не удивилась сообщению о бассейне. В Калифорнии бассейны встречались куда чаще, чем в штате Вашингтон. У нас понаставили кофейных автоматов, а у них понаделали бассейнов в каждом дворе.

Поднимаясь наверх, я расписывала Келлану свое волнение при мысли о воссоединении с ним. Одинокое существование в доме иногда пугало меня. Я даже приобрела привычку сочинять и писать в постели до раннего утра: погружение в романтические мемуары охраняло меня от мыслей о чудовищах, засевших в шкафу. Келлан же буквально укутывал меня и помогал справиться с этими ночными страхами. Его голос всегда успокаивал. Впрочем, нет, «успокаивал» – неправильное слово. Влиял на меня – так будет лучше, ибо страстные слова, слетавшие с его уст, бывали какими угодно, но только не расслабляющими.

Не отнимая телефон от уха, я готовилась лечь. Скучая по Келлану, я надела футболку, которую обычно не носила. Она хранила его запах, и мне не хотелось, чтобы он улетучился. Натянув ее – черную, с крупной белой надписью «Чудилы», – я забралась в нашу постель.

Келлан читал мне свое расписание, а я поднесла ткань к носу и вдохнула его аромат. Он был прекрасен – мужской и чистый. Я до сих пор не понимала, что его составляло, но это был самый чувственный запах в мире. Мог ли он быть искусственным? Вообще-то, возможно, что аромат был натуральным: от обнаженной кожи Келлана пахло так, что его хотелось съесть.

Я хихикнула, подумав об этом, и Келлан прервался:

– Чем ты занимаешься? – В его голосе так и звучала улыбка.

– Я только что залезла в постель…

– Голая? – мгновенно перебил он.

Зардевшись, я возбудилась от одного только слова. Из телефона все еще доносился шум и чьи-то разговоры, а потому я знала, что Келлан не один. Но он, возможно…

– Нет. Я в футболке, которую ты дал мне давным-давно. Моя любимая. Правда, я редко ее надеваю. – Я прикрыла глаза, признавшись в своей одержимости им. – Она пахнет тобой – пусть так и останется.

Келлан приглушенно усмехнулся, и во мне разожглась искорка жара, которую он успел зажечь. Я провела рукой по телу, испытывая нарастающее томление одиночества. Мне отчаянно не хватало Келлана: его прикосновений, улыбки, глаз, татуировки, сердца – всего.