Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945 - Валерий Вахромеев

Так было потому, что военнопленные других стран получали помощь от Красного Креста и посылки со своей Родины. Советский Союз не входил в эту организацию, объявив ее шпионской. Поэтому наш ежедневный рацион состоял из 100 граммов эрзац-хлеба с опилками, баланды из капусты с бураками да «чая» с сахарином. Лишь изредка доставалась чайная ложка яблочного повидла.

Бывали случаи, когда англичане, наблюдая за нами и сочувствуя нам, перебрасывали через ограду на нашу сторону галеты. Возникали сразу шум и свалка за эти галеты. Немцы, услышав шум, подбегали к дерущимся. Они палками разгоняли толпу, избивая всех без разбору. Иногда на шум драки немец с вышки давал несколько очередей из пулемета поверх голов, а то и в толпу…

Часто из первого барака, где за постоянно закрытыми дверями находился комсостав, слышался шум и крики. Тогда в него врывались немцы в черной форме СС. Не было дня, чтобы из этого проклятого барака не выносили по два-три трупа. Видно, командирам и комиссарам приходилось не легче нашего…

Вдали, на почтительном расстоянии от лагеря были видны силуэты зданий города Лимбурга. Там продолжалась мирная жизнь. Ближе к лагерю проходила городская железная дорога, и с южной стороны часто доносился удаляющийся перезвон колокольчика поезда. «Динь, динь, динь» — еще долго звучало в ушах, наводя тоску и грусть…

Мне вспомнился последний день 1941 года.

Нас, группу примерно из двадцати военнопленных, привели в лагерь поздним вечером. Гулко стучали по мерзлой земле деревянные колодки. Конвой из молодых немцев был в этот день необычайно жесток и раздражен. По их поведению мы поняли, что обстановка на фронте сложилась не в их пользу накануне Нового года.

Других источников информации у нас не было. Усталые после длительного перехода, опухшие от голода, мы медленно разбредаемся по бараку в ожидании баланды из бураков — единственной нашей пищи. А за пределами барака раздается смех и громкие возгласы: немцы готовятся к встрече нового 1942 года. В бараке стемнело быстрее, чем мы успели доесть свою скудную похлебку. И только блики от огня в чугунной печке играли на стенах и потолке барака. Кто-то из ребят обмолвился о приближении Нового года, и сразу лица остальных пленников в бараке посуровели. Вспомнились милые, далекие сейчас края, вспомнились родные и близкие…

Но усталость брала свое, с трудом изможденные люди забирались на холодные дощатые нары и сразу забывались тяжелым сном. Догорали угли в печке…

Нас разбудил яркий электрический свет и шум в дверях. Все подняли головы. В дверях стояли вооруженные немцы, а с ними две девицы. Пьяно хохоча и переговариваясь между собой, они рассматривали нас, как диковинных зверей в зоопарке. Через некоторое время, вдоволь насмотревшись, они вышли из барака. Свет погас. На улице, за пределами лагеря, еще слышались смех и песни. И мы вновь забылись сном, но ненадолго.

Яркий свет, ругань и пинки подняли нас с нар. Два дюжих солдата с винтовками за плечами стали палками сгонять нас на пол. Били по чему попало. В этот миг барак напоминал разбуженный муравейник. Босых, без головных уборов и без шинелей, нас выгнали на мороз. Снег обжигал наши ноги. Нас, дрожащих от холода, выстроили в шеренгу перед бараком. Переводчик сказал, что немцы хотят проверить, чистые ли у нас ноги. Хочу заметить, что за все время плена нам настоящего мыла ни разу не давали. Иногда давали какую-то мыльную глину, от которой тело чище не становилось.

Один из немцев встал у двери барака с палкой в руке, а второй немного поодаль. Метрах в двадцати — тридцати стояла обледеневшая колонка, до которой нужно было добежать, вымыть ноги, вернуться и показать их второму немцу. Если он сочтет, что ноги еще недостаточно чистые, то он ударами палки заставит опять бежать к колонке. И так приходилось несколько раз бегать от немца к колонке и обратно. И постоянно получать полновесную порцию ударов… То и дело слышалась немецкая ругань и слово «Komm!». И сыпались удары палкой по костлявым спинам. «Счастливчики» направлялись к бараку, где первый солдат в тесном тамбуре добавлял свою порцию ударов. Постепенно все возвратились в барак, еле волоча замерзшие ноги. Наконец свет погас. Долго мы не могли согреться и прийти в себя от побоев. Печка догорела и уже остывала. Пришлось встать с нар и подбросить в печку несколько горстей угля. В топке он долго дымил, потом как-то разом дым превратился в пламя, и снова по стенам забегали зайчики-блики.

Не успели мы улечься на нары, как с улицы донеслись приближающиеся голоса немцев. Тяжелые кованые сапоги уже загремели в тамбуре, и вот в барак вваливается пьяная компания, горланя какую-то песню. Среди солдат были и несколько пьяных женщин. «Aufstehen!» («Встать!») И снова град ударов обрушивается на измученных людей. Опять нас построили перед бараком. И вот началась забава «сверхчеловеков»… Несколько немцев ставят пленного на четвереньки, и один из них с воплями вскакивает ему на спину, при этом жестоко избивая пленного палкой. От боли и ненависти не чувствуешь мороза… Нет сил и возможности сопротивляться, мстить… Вот уже и одна из немок пытается встать на спину пленного. Два солдата поддерживают ее за руки. Каблуки врезались в спину. Пьяно пошатываясь, она не может удержаться, спрыгивает в снег. Бедняга еле ползет в сторону барака, осыпаемый пинками и ударами палок. Насытившись новогодним представлением, немцы загоняют нас ударами палок в барак.

Небо уже светлеет, а за колючей проволокой в уютных немецких домах еще горят праздничные огни, слышны веселые песни… На предрассветном небе стали вырисовываться очертания сосен, окружающих наш барак. Сосны — молчаливые единственные свидетели этого драматического представления. Вот так «весело» мы встретили новый 1942 год.

I

Солнечным июньским утром 1942 года нас, 115 военнопленных, построили перед бараком. Мы сразу догадались, что предстоит дальняя дорога. Все наше скромное имущество велено было взять с собой. А скарб наш состоял всего лишь из потрепанных шинелей, выцветших пилоток, котелков или банок под баланду да ложек (у кого они были).

Вывели из лагеря. Впереди показалась товарная станция города Лимбурга. Уже знакомые нам товарные вагоны стояли на запасных путях. Прозвучали короткие немецкие команды. За время скитания по лагерям мы хорошо их усвоили. Даже те, кто не знал немецкого языка, научились быстро исполнять их. Иначе следовало неминуемое наказание. Залезли в вагон, и сразу за нами с лязгом закрылись его двери. После яркого солнечного света глаза не сразу привыкают к темноте вагона. Лишь на противоположной стене сияет прямоугольник солнечного пятна, перечеркнутый колючей проволокой. К окну, находящемуся под самым потолком вагона, подходить и смотреть нельзя. Любопытного может ждать автоматная очередь.

Поезд медленно трогается с места, долго скрежещет колесами на стрелках. В узкие щели между досками вагона можно разглядеть пригород Лимбурга. Мимо медленно проплывают станционные здания, вокзал, пакгаузы. Поезд набирает ход. Небольшие, аккуратные, из красного кирпича домики проносятся мимо. Они утопают в яркой зелени июньского дня 1942 года.