Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

мансард и старых чуланов, где висели картины, слабо державшиеся в рамах, с влажных чердаков, где холсты покрывались плесенью, он собрал огромную коллекцию старой живописи, которая в 1903 году была выставлена в старинном Таврическом дворце и произвела огромное впечатление. Никто не знал, что Россия была так богата традиционной живописью этого рода. Результатом этой поездки стало великолепное собрание русской живописи, которое имело величайшую историческую ценность. Позже Дягилев предложил, чтобы государство приобрело эту коллекцию и сделало ее постоянной, но предложение было отвергнуто, а во время бурных событий последующих лет многие усадьбы были сожжены и картины навсегда утрачены.

По возвращении он сказал: «Настала эпоха подведения итогов прошлого… Я глубоко убежден, что мы переживаем великий исторический момент. Настало время новой культуры. Мы должны вырастить ее сами, но она в конце концов отбросит в сторону нас». Влияние этой общероссийской выставки было так велико, что группа молодых художников фактически создала «Потемкинское направление» живописи, в котором были очень сильны славянские мотивы и которое было названо по имени великого министра Екатерины Второй, делавшего попытки сохранить Российскую империю как целостное и внутренне органичное, национальное по духу государство.

Но Мамонтов, который финансировал «Мир искусства», в 1904 году понес огромные финансовые потери. Дягилев сделал все, чтобы спасти этот журнал, который он любил, и потратил значительную часть своего состояния на то, чтобы продолжить его издание. Но расходы были слишком велики, и он был вынужден прекратить выпуск «Мира искусства».

Около 1906 года Дягилев начал заинтересовывать своих французских друзей в том, чтобы они устроили русским художникам приглашение участвовать в Осеннем салоне. Для этого нужно было очень много дипломатической работы через министерства иностранных дел России и Франции и в официальных кругах французских артистов. Но Дягилев мастерски умел затронуть все нужные струны человеческих душ и всегда получал то, чего хотел. К счастью, в делах искусства он был так честен, что ни честолюбие, ни выгода не могли его соблазнить. Это было самой большой добродетелью Дягилева.

На этой выставке Париж впервые увидел работы русских художников и скульпторов. На ней были представлены все школы русской живописи, начиная с самых старых икон и кончая фантазиями самых современных импрессионистов. Лев Николаевич Бакст получил заказ по-новому оформить помещение Осеннего салона, и он создал очаровательный интерьер, применив решетчатые конструкции, как в зимних садах. Бакст разработал потолочные украшения для роскошных особняков Парижа и Москвы. Великий князь Владимир, которого тайно направлял в нужную сторону Дягилев, заказал Баксту декорации к балетным спектаклям Эрмитажного театра; Бакст также разработал декорации и костюмы для спектаклей «Ипполит» и «Эдип», из которых состоял классический сезон в Александрийском театре. Он и сам выставил свои работы на Осеннем салоне и был за услуги, оказанные французскому искусству, награжден орденом Почетного легиона. В числе покровителей выставки были графиня де Греффюль и великая княгиня Мария Павловна, жена великого князя Владимира, которая покровительствовала русским художникам. Выставка имела колоссальный успех. Звезда Дягилева поднималась все выше на небе артистической Европы.

В 1907 году Дягилев, ободренный приемом, который был ему оказан в предыдущем году, организовал в Париже серию «Исторические концерты» из пяти концертов русской музыки. В их программе были произведения авторов от Глинки до Скрябина, от Бородина до Баликирева[11], Мусоргского и Римского.

До этого слова «русская музыка» означали для французов только два имени — Чайковский и Рубинштейн. Скрябин и Рахманинов участвовали в этих концертах в качестве пианистов, а среди дирижеров у Дягилева были Никиш, Римский-Корсаков, Глазунов и Шевийяр. Успех оркестрового сезона был еще больше, чем у музыкального. Замыслы Дягилева стали смелее и честолюбивее: теперь он захотел показать русскую оперу и снова имел успех. В 1908 году он привез в Париж русскую оперу и впервые показал западной публике спектакли Императорской оперы, перед которыми она онемела от изумления, — «Бориса Годунова» и «Ивана Грозного» с Шаляпиным, Смирновым, Липковской и Баклановым. Художественным директором спектаклей стал Бенуа.

Дягилев, дилетант, умевший быть любезным, теперь стал непобедимым волшебником. Его высоко ценили императорская семья, двор, парижское и петербургское общество, а артисты считали его суждения безошибочными. Его положение было прочно, как неприступная крепость. А потом началось бесчисленное количество интриг против него. Каждый, кто занимал сколько-нибудь заметное место в искусстве, воображал себе, что Дягилев лишит его этого места. Куратор Императорских музеев, директор Эрмитажа, управляющий Императорскими театрами тайно объединились против него, и к их союзу охотно присоединились те артисты, чьи маленькие таланты Дягилев обошел своим вниманием. Главой этого антидягилевского заговора был генерал Теляковский, новый управляющий Императорскими театрами, который сменил на этом посту Волконского. Это был безобидный человек и достаточно хороший директор, он даже проводил в Императорских театрах реформы для поощрения русских художников и музыкантов, но ему от природы не хватало воображения. Хитрый Теляковский имел своих шпионов на собраниях у Дягилева, и, как только они слышали там о какой-то идее, он быстро пытался осуществить ее сам. Генерал был слишком слаб, чтобы держаться на своем высоком посту, и поэтому он старался угодить всем — министрам двора, публике, критикам, певцам, прима-балеринам, великим князьям и прежде всего могущественной Кшесинской. А это было трудно, поскольку у них были противоположные цели и задачи.

Вацлав слышал о встречах артистов у Дягилева. Он знал, как много артистов Мариинского театра бывают там. Он даже мимоходом встречался с Дягилевым во время одного спектакля. Однажды Бакст попросил Вацлава пойти вместе с ним на одно из этих собраний. С этого дня началось сотрудничество этих двоих выдающихся людей, которое так много дало искусству, и возникла их глубокая привязанность друг к другу. Хотя Дягилев был на двадцать лет старше, он сразу же сумел преодолеть сдержанность юноши Вацлава и завоевал его дружбу, которую Вацлав неизменно хранил, несмотря на все недоразумения и ссоры между ними. Дягилева сразу же привлекли в Вацлаве сила и упругость тела, трудно постижимое утонченное сочетание мальчишеского поведения с женственной нежностью и неугасимо горевшая в нем энергия — главная сила его характера.

Вацлав позже сказал мне так: «Из всех людей, которых я когда-либо знал, Дягилев, конечно, значил для меня больше всего. Он был гений, величайший организатор, который открывал и развивал таланты, человек с душой артиста и знатного сеньора, единственный человек со всеобъемлющим талантом, которого я мог бы сравнить с Леонардо да Винчи». И в определенном смысле Вацлав был прав. Дягилев был настоящим человеком эпохи Возрождения. Он не был музыкантом, однако немного пел и хорошо играл на пианино; он не был художником, но