Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера - Алексей Шерстобитов

Тем более что вы сами, ничего не подразумевая, расскажете о ней, к примеру, говоря о ком-то тепло и влюблено, — им же остаётся лишь слушать, запоминать и делать выводы.

В то время мы, бывшие когда-то в детстве игроками футбольного клуба СДЮШОР ЦСКА, встречались или рано утром в ФЛК ЦСКА, играя полтора часа, заканчивая лёгким завтраком и кружечкой чешского, или меня приглашали, и отказываться было сложно, в гостиницу «Космос» играть в боулинг. Встречи были не чаще раза в неделю, а катание шаров и того реже — раз или два в месяц.

После очередного сбивания кеглей мы попрощались, и друзья разъехались на своих «меринах» — оба работали в иностранной фирме, и заботились о них хорошо, так как берегли они непосредственно тело шефа. Не успел я доехать до дома и поставить чайник, как позвонил Слава, и мы опять встретились у нижнего входа в упоминаемый отель. Отъехать далеко ребята не успели, что-то показалось подозрительным, и после обследования багажников, а они только что вернулись, пригнав эти машины из Германии («под себя» на фирму), полностью забитыми разными нужностями от раций и газовых баллончиков до дорогих шмоток, ручек и кожаной галантереи. Всё пропало, словно было миражом. Немного порасспрашивав охранников, работников гостиницы и стоянки около неё, выяснили, что это дело рук человека, которого они не раз выручали, оказавшегося крайне непорядочным и до тупости жадным. Мало того, что он всё перегрузил на виду у людей из их багажника в свой, но и попросил помочь охранника, который хорошо знал всех троих, ничем не поблагодарив его ни за помощь, ни за молчание-так сказать, присущие господам «Двормонам» черты.

Когда я подъехал, а подъехал я не один, а с неразлучными тогда Шарапом и Ушастым, — не только крепкими, но и веселыми парнями, почти всегда понимавшими, что и когда делать. Немного подумав и прочитав бумагу об отказе принятия заявления о краже личного имущества граждан, выданное в милиции, другого выхода мы не видели, кроме как самим «распотрошить» комбинатора на вольных хлебах, который в данный момент «облизывал», причем, судя по всему, удачно, пару каких-то иностранцев, отдыхающих на банкете в ресторане гостиницы. Подождав, пока нечто ценное перекочует из пиджаков гостей столицы в карманы кудрявого, немолодого, с ярко выраженными семитскими чертами человека, мы встретили его у кузова принадлежащего ему mersedes-benz 123, вежливо поинтересовавшись, не хочет ли он отдать сам то, что ему не принадлежит. Поскольку мы были только втроём, пока без моих друзей, а принадлежащего не ему было полмашины и половина находящегося в карманах верхней одежды, то, чтобы не ошибиться, он ответил таким же вежливым отказом. Благодаря сей осторожности, господин сразу оказался в багажнике своей машины вместе с украденным, дабы у него появилась возможность поразмыслить и одуматься. Нам нужно было только своё, и пока без процентов. Немного покатавшись, господин жадина пожелал пересесть на более удобное заднее сиденье и стал как скряга, но осторожно выпытывать: «А что собственно случилось?».

Поразительный тип! Поняв, что попал, как кур в ощип, он продолжил прикидываться придурком, чем только набавлял проценты на нашу чистую прибыль. Через полтора часа наше терпение лопнуло и стало выражаться опухолью на одной стороне его артистического лица. Дима бил аккуратно, но точно. Вдруг его заплывший глаз, по-видимому, прозрел «третьим оком», и он воочию увидел грустную картину своей перспективы в случае продолжения отпирательства. Чистосердечное признание и предложение вернуть половину сейчас, а половину после приезда из Штатов, куда он собрался через неделю, облегчили его участь, как всегда это бывает, но от его наглости отдать не всё и не сразу разожглись уже наши аппетиты. Помните дети: «спички не всегда игрушки», а «чистуха» (чистосердечное признание) — не всегда панацея. Дворман долго упирался, не называя своего адреса, но мы, неожиданно для него, умели читать и оказались настолько сообразительны, что взглянули на оттиск штампа в прописке его паспорта. И чудо! Пока его отпаивали его же виски, а сами пили мерзкий кофе, правда, с конфетами и коньяком, нам открывались всё новые и новые тайны его жадности и скупости. Всё более-менее ценное было аккуратно сложено и переписано, так как должно было быть возвращено, за исключением наших интересов и собственности моих друзей, погружено в его машину, и с обещанием встретиться с его «крышей», мы убрались восвояси. Однако встреча с людьми, его прикрывающими, сулила потерю части, с нашей точки зрения, честно приобретённого имущества, что, в принципе, было нормой, это называлось «отработанное не возвращается, ну если только часть — из-за большого уважения к соратникам по цеху!»

Первая «стрелка» не привела ни к чему. Следующая, уже организованная на серьезном уровне с участием с противоположной стороны «Захара», с нашей — Олега Пылёва и кучи бойцов с обеих. Вражды не было, поэтому всё проходило в мирной, открытой и понятной атмосфере, что предполагало пусть небольшое, но обоюдное обогащение. Мы уже почти месяц гоняли на и без того уже ушатанном корыте типа «Дворман-бенц» и были удовлетворены — и мы втроём, и мои друзья. Всё, что мы могли вернуть, это телевизор, пару магнитофонов и какую-то картину в обшарпанной раме, явно неизвестного и неважного художника-мариниста. Всё остальное — «фьють!», что и было одобрено за долю малую «главшпанами». Разумеется, машина тоже была уже не нужна. Заведомо договорившись, что месье Дворман напишет список у него взятого и оценит каждую вещь. У нас было принято перед любой встречей обговаривать план действий, и это предложение со списком имело свои подводные камни. Разумеется, мошенник по крови, а по имиджу — беженец и жадина по натуре, он отмахал, как зубной врач в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» не двойную, а тройную цену всего, что мы взяли. «Захар» посмотрел, пожал плечами и передал Олегу со словами: «Смотрите сами, братуха, думаю, на половине возврата сойдемся». Братуха посмотрел на внушительную сумму, где телевизор, видавший виду, был оценен как мерседес, а мерседес… Но он согласился и перешёл к дальнейшему обсуждению.

Ликованию составителя списка не было предела, он уже приплясывал у своего рыдвана, не зная, конечно, что это уже рыдван, и видя салон, забитый своими вещами, с гордостью смотрел на нас обеими глазами, показывая, что и с опухолью справился, и нас «проглотил». Уважаемым собранием было постановлено: отдать всё возможное, что когда-то принадлежало борцу за своё и часто чужое, но при обязательстве возместить половину за возвращённое дензнаками, дабы «отработавших», то есть нас, честных участников «профсоюза», не оставить без хлеба! Все были рады, пока до Двормана не дошло понимание шутки, которую с ним сыграла его жадность. Ему вернули хлам, а возместить он должен был 50 % стоимости им самим же оценённой рухляди. По цене, конечно, нового. Тут он охнул, ахнул, метнулся к одним, вторым, но было поздно. Все получили свою, заранее определенную долю. Ну, а так-то… Жадность — не порок!

Правда, справедливости ради, нужно сказать, что от причитавшегося нам досталась только одна треть, но с лихвой всё окупившая. Остальное ушло на «общак» и мифические «воровские» два закрома, никогда не наполняющиеся и всегда пополняемые, бережно хранимые и святые. На поверку дня, не имеющие краёв только по одной причине — потому что не уходили дальше карманов наших «главшпанов», хотя, по всей видимости, были и исключения, чему однажды и я был свидетелем. Откровенно говоря, не вижу ничего в том плохого, и рад был поддерживать то, во что действительно верил и считал нужным — помощь людям, находящимся в заключении.