Рассказы. Старые и новые - Андрей Макаревич

А джем-сейшен? Люди, незнакомые друг с другом, никогда не игравшие вместе, а иногда и ненавидящие друг друга, выходят на одну сцену и творят музыку вместе, уступая друг другу дорогу, прислушиваясь друг к другу, перекликаясь, соревнуясь, споря, сливаясь в общий хор, и нет между ними барьеров – ни возрастных, ни языковых, ни социальных. Где еще возможно такое?

Пульс джаза, его магия – свинг. Его нельзя записать на ноты, его можно только или чувствовать, или нет. Свинг – это то, что заставляет сердце неровно биться, когда вдруг понимаешь, что смертельно влюблен или стоишь на краю обрыва. И человек, ощутивший однажды вкус свинга, уже никогда не испытает былого восхищения от ровненько расфасованных пастилочек попсы или рок-н-ролла, ибо всё познается в сравнении.

И еще – джаз можно только полюбить. Разлюбить его невозможно.

Ну что – идем вечером на джаз?

История эта случилась много лет назад. Неожиданно в самом конце сентября на исходе сезона вдруг пошли опята. Люди несли мимо моего дома полные корзины, и я не выдержал. Я разгреб дела, освободил полдня и пошел в лес, благо лес был через дорогу. Со мной отправилась моя знакомая девушка – кажется, это я ее уговорил.

Я обожаю ходить в лес. Не только в лес – мне необходима дикая природа. И если на протяжении полугода я до нее не добрался – я болею. В лесу, на воде, под водой со мной что-то происходит на биологическом уровне – я заряжаюсь, как батарейка, а голова начинает работать сама по себе, не отвлекаясь на окружающие глупости и звуки, и слышит только то, что ей надо слышать. Поэтому девушка в данном контексте была совершенно необязательна – просто так уж получилось.

Стояла пасмурная безветренная погода. Было прохладно и так тихо, как бывает тихо лишь в осеннем лесу: птицы уже не поют, комары не зудят, и шаги твои по опавшей листве звучат неестественно громко, а от звука падающего желудя вздрагиваешь, как от выстрела. Опят оказалось не так много, как я предполагал, и ушли мы довольно далеко. Девушка на поверку оказалась совсем не лесной породы, грибы собирать не умела, боялась заблудиться и при этом всё время исчезала куда-то из поля зрения. В конце концов она потеряла свой дорогой красивый мобильник и очень расстроилась. Выходило, по ее предположениям, что случилось это далеко отсюда, когда она склонилась над каким-то мухомором. Надежды вернуться и найти именно это место не было никакой. И тогда я достал свой телефон и набрал ее номер. И где-то на самом краю земли, еле прорываясь сквозь вселенскую тишину осеннего леса, защебетал веселенький звоночек. Он доносился из таких далей, что поначалу направление определить было почти невозможно. Пришлось разделить окружающее нас пространство пополам, а потом еще пополам. Я шел на звук и молил бога, чтобы в звонящем телефоне не сдохла батарейка. Минут через пятнадцать я вышел прямо на него: он лежал, зарывшись в бурые листья, и из последних сил мигал зелененьким.

Вот удивительно: и дома, в котором я жил, уже давно нет, и девушка та бог знает где, а я до сих пор вспоминаю эту картину – еле слышный далекий звонок телефона в осеннем лесу.

Я понял наконец, за что я так не люблю зиму. Просто я сам себе зимой не нравлюсь. Вернее, нравлюсь еще меньше, чем в теплое время года. Я начинаю отвратительно себя вести. Масса вещей вдруг становятся – необязательными, что ли? Например, подарил друг-музыкант свою новую пластинку. И музыкант хороший, и пластинку хвалят, и летом я бы ее завел тут же весь в нетерпении, а вот лежит она у меня вторую неделю нераспечатанная. Возьму в руки и положу обратно на стол: не хочу. Да и стол рабочий давно надо бы разгрести: банки с краской, бумага, мусор какой-то – работать не сядешь. Не хочу. Постоишь над ним, вздохнешь – и пошел на кухню. Ничего не хочу.

Отчасти дело, видимо, в коротком дне. Мало того что он короткий, – он еще и сокращается, и это особенно противно. Обычный дневной замах не умещается в это шестичасовое относительно светлое время суток, называемое по привычке днем. Только разогнался – а уже стемнело. Всё – садись, пей. Чукчи думают, что человек произошел от медведя. У меня в предках явно был медведь. Может быть, шатун. Потому что впасть в полноценную спячку всё-таки не получается – среда не отпускает и не до конца позволяет физиология. Давняя неосуществленная мечта: выяснив у секретных метеослужб предполагаемую дату первого снега, накануне погрузиться в самолет с минимальным набором необходимого и улететь туда, где люди всю жизнь ходят в майках и шортах и снег этот видели только в американском фильме ужасов «Послезавтра». А домой можно вернуться в конце апреля, когда этот самый снег уже сошел, вокруг вовсю орут птицы и весна просто висит в воздухе. Как-нибудь обязательно попробую.

И вдруг! Какого-нибудь двадцать шестого декабря (еще и Новый год не наступил!) ты вдруг понимаешь, что день стал на минуту длиннее! Минута – пустяк, но завтра добавится еще одна! А послезавтра – еще! Делишки-то идут к весне! И всё, оказывается, такой ерунды вполне достаточно. Раскопал на столе пластинку, распечатал, послушал – отличная пластинка! Разгреб стол, сел рисовать. Хорошо! А потом Новый год просвистит молниеносно, числа третьего выйдешь на улицу – а все разъехались, каникулы. Дороги пустые. Сел в машину, едешь себе. Не важно куда. Просто хорошо. Едешь и думаешь: «Делишки идут к весне!»

Думаете, психика, да?

Вообще мне кажется, что эпоха эпического, былинного пьянства в нашей стране уходит в прошлое. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, сужу только по тому, что вижу (хотя вижу немало). Возможно.

В тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Пскове (мы, студенты архитектурного, проходили там практику по живописи) я видел незабываемую картину: город был поголовно пьян. Причем пьян не в смысле «выпимши», а в стельку – на грани физического падения. Пьяны были мужчины, женщины, старики и старухи. Детей в поле зрения не наблюдалось. Это был день получки. При всём при этом никакой радости от выпитого в атмосфере не ощущалось – в воздухе висела тяжелая тупая агрессия. Я чудом добрался до нашей общаги: раза три меня по дороге натурально могли убить – просто за то, что трезвый.

В эти же годы случилась со мной история, заставившая впоследствии задуматься о мистической составляющей присутствия водки в нашей жизни. Летом мы небольшой компанией ходили в путешествие по Карелии – до Петрозаводска на поезде, там на «Ракете» до Великой Губы, а дальше – своим ходом. Места там были потрясающие – нехоженые леса, озера с темной прозрачной водой, брошенные и вымершие сразу после революции деревни с огромными резными избами и деревянными церквами. Не думаю, что вся эта красота дожила до наших дней – уже тогда эти избы рассыпáлись от прикосновения. Боюсь, сегодня там стоят коттеджи и охотничьи базы.

Мы приехали на вокзал загодя – минут за тридцать до отхода поезда. Затащили в плацкартный вагон рюкзаки, палатки и лодку, и тут я, леденея, понял, что сумка с шестью бутылками водки осталась дома – я прямо увидел, как она стоит на полу в прихожей. Не подумайте только, что мы ходили в Карелию, исключительно чтобы жрать там водку – в ходе путешествия мы должны были остановиться у местного пастуха Женьки, а он без водки терял всякую способность к человеческому общению. Как поступил в этой ситуации я? Я, развив максимальную скорость, выбежал на площадь трех вокзалов, вскочил в такси (нынешние пробки нам тогда, по счастью, и не снились), доехал до своего дома на Комсомольском проспекте, влетел на седьмой этаж, обнаружил, что ключи от квартиры остались в рюкзаке, поцеловал замок, скатился вниз, впрыгнул в то же такси, доехал до вокзала и умудрился вскочить в поезд в тот самый момент, когда он тронулся. Спустя мгновение я, еще не отдышавшись, вспомнил, что седьмую – последнюю! – бутылку водки я собственноручно засунул в мешок с резиновой лодкой. Я потянул за мешок, лежавший на третьей полке, бутылка выскользнула, пролетела мимо моего лица, ударилась об пол и разбилась с характерным звуком. Не буду описывать взгляды и реплики моих товарищей – я сейчас о другом: как в этой ситуации требовала поступить логика? Ну забыли сумку – бывает. Ну нашли бы в Петрозаводске магазин, ну отстояли бы часовую очередь, ну купили бы водки (мы так и сделали, деньги были). Да и забытая дома водка не прокисла бы (а она и не прокисла). Что же сподвигло на такой нелогичный и даже рискованный поступок? Боюсь, что там, где дело касается водки, логика отступает, включаются какие-то иные законы. Говорю как человек, испытавший это на себе.