Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

* * *

В комнату Вальтера Ульбрихта распахнулась дверь. Вошел коренастый невысокого роста мужчина. Двенадцать лет, проведенные им в нюрнбергской тюрьме, посеребрили красивую шевелюру, глубоко посаженные карие глаза горели радостью, однако пытливо окинули комнату, он искал что-то давно знакомое ему, и неожиданно повернулось к нему лицо со знакомой бородой. Все люди в таких случаях бросаются друг другу в объятия, обнимаются и треплют друг друга по спине.

— Ульбрихт? Садись, мы давно тебя ищем, а тебя все нет да нет. Где ты пропадал так долго? Мы узнали, что выбрался из тюрьмы при помощи друзей раньше всех и пропал… Мы всякое думали. Ты очень нужен.

Ганс Ендрецкий:

— Не так-то было все просто. Оказалось, мало выйти из тюрьмы, надо еще добраться до нужного места и почувствовать, что ты действительно свободен. Я от Нюрнберга до Эльбы шел пешком. Вся Тюрингия забита американскими войсками. Того и гляди попадешь в лапы нацистов, в еще более цепкие лапы «освободителей», которые не милуют нашего брата. Вот я и шел через всю Тюрингию, черех Гарц, пока не попал в Галле. На улице Галле спрашиваю рабочего: «Как связаться с коммунистами?» А он мне и говорит: «Американцы создали в Галле газету и одного коммуниста включили в редакцию, иди к нему». «Нет, — говорю я, — не за тем бежал я из тюрьмы, чтобы так просто, шутя, погореть. Ты поди, — говорю я ему, — к этому товарищу, и скажи, что я с ним хочу поговорить наедине». Рабочий согласился, и встреча состоялась. Я говорю товарищу: «Мне надо в Берлин, и как можно скорее». Надо избежать встреч с американскими войсками. Да их не избежишь, они стоят на реке Мульда. На том берегу Красная армия, наши помогут тебе добраться до Мульды, а как ты попадешь к русским — дело твое.

Пошли к Мульде. Долго прикидывали, где и как перебраться на тот берег. Американская охрана не сильная. Я выбрал укромный овраг, снял с себя все, свернул в узел, поднял его над головой и опустился в ледяную воду Мульды. Моя спортивная закалка помогла мне, и я ступил на другой берег. Не успел я и шагу шагнуть, как из куста вылезло дуло автомата, и рука оттуда же манит меня к себе — иди, мол. Я пополз голышом к ним, а они мне «Руки вверх!» командуют. Я рад до слез, что теперь могу не беспокоиться за мою свободу. Мне разрешили одеться и повели к начальству.

— Кто ты такой? — спросил меня майор.

Я рассказал.

— Чем ты можешь доказать, что ты не американский шпион? Какие у тебя есть документы?

А документов-то у меня не было. Искал это чем-нибудь подтвердить, что я узник фашистской тюрьмы, но никаких следов, кроме, конечно, полосатой тюремной куртки. Потом вспомнил, вывернул карман и показываю печать, которую ставили нам на кармане.

— Вот, — говорю, — все, чем могу подтвердить.

Мало ли таких печатей могут поставить, когда надо пропихнуть какого-либо шпиона. Солдат, как бы в подтверждение сомнения своего начальника, говорит:

— Уж больно за последние дни коммунистов развелось. Когда воевали, я ни одного коммуниста не видал, а тут — что ни день, все новые и новые лица.

Майор решил по-своему проверить меня.

— Если ты коммунист, скажи, что ты знаешь по истории партии?

Я говорю ему:

— Какой истории?

— Истории КПСС, конечно.

Я стал припоминать и ничего не припомнил. Потом говорю ему:

— Помню спор по параграфу первому Устава партии.

Майор посмотрел на меня и приказал солдату вести к начальству выше. Мне так хочется есть, но еды никто не предлагает. По дороге солдат говорит мне, что наш майор-то беспартийный и потому он послал меня к начальству выше, а что еды не дают, то значит, тебя на подозрение взяли, как американского шпиона. Когда пришли к другому начальнику, мне учинили последний допрос, главным образом о том, где и какие американские части стоят. Тут-то меня накормили и проводили в Берлин.

— Как видишь, не так это просто было добраться до Берлина.

Ульбрихт:

— Я должен сообщить тебе решение о кооптации в состав ЦК КПП. А теперь что будем делать дальше?

Ендрецкий вздохнул полной грудью и лукаво заглянул Ульбрихту в глаза:

— Сначала об этом тебя надо спросить. Мне после 12 лет заключения труднее ответить на этот вопрос, чем тебе.

Ульбрихт:

— Видишь ящик в угле с книгами? Читай. Там все, что нужно, написано.

Ендрецкий:

— Я подошел к ящику, в нем были аккуратно сложены томики «Краткого курса истории КПСС». Другого ничего не было… Я полистал книжку, помолчал немного и говорю ему: «Надо браться за создание единого рабочего движения, чтобы не дать повториться тридцать третьему году вновь, в еще более худшем варианте. Это все, что мы вынесли из тюрьмы. Это наше глубокое убеждение. Так думают и все те, кто еще сидит в нюрнбергской тюрьме».

Ульбрихт:

— Мы такого же мнения. Условливаемся встретиться завтра, выступим за единство рабочего движения, мы должны разделаться с нашими ошибками в прошлом вплоть до заключения единства между рабочими партиями. Нам нужна ясность цели и ясный путь к ней. Надо действовать, и в совместных действиях искать единства. Самой неотложной задачей стало формирование Берлинского магистрата на демократической основе. Это была задача задач — создать прообраз германского демократического движения в пораженной Германии.

* * *

В последние дни июня, еще при американцах, в Эйслебен вернулся Роберт Зиверт с группой узников из Бухенвальда 5–10 человек. Он стал центром притяжения. К нему потянулись из разных мест коммунисты провинции Саксонии-Анхальт. Это во всех отношениях примечательная личность. Дело не только в том, что он заново воссоздал организацию компартии в провинции, дело в том, что он был полон неиссякаемой энергии и безупречной преданности делу коммунистической партии. Это человек удивительной судьбы.

В Первую мировую войну он эмигрировал в Швейцарию. В Цюрихе познакомился с Владимиром Ильичом Лениным, часто встречался с ним. В 1923–1924 годах Зиверт возглавил делегацию немецких коммунистов в Москве. В 1926–1927 годах уклонился в сторону Тальгеймера-Брандтлера, но остался верным долгу КПГ.

В период фашистского разгула в 1934 году он был схвачен и отправлен в лагерь Бухенвальд, пробыл там до 1945 года. В этом страшном по своим зверствам концлагере своей глубокой партийностью Зиверт вполне реабилитировал себя. Когда узники концлагеря узнали о казни Тельмана, они провели митинг протеста, митинг памяти своего вождя. С речью на митинге выступил Роберт Зиверт. Когда эсэсовцы узнали об этом, они искали Роберта Зиверта, но товарищи спрятали его и держали в тайнике с сентября 1944 года до освобождения Бухенвальда американцами в 1945 году.

* * *

Вернулся из эмиграции из Советского Союза Бернгард Кенен, потомственный рабочий революционного Гамбурга. Его отец — участник первого Эйзенахского съезда РДСП. Его брат Вильгельм был депутатом рейхстага. Во время Первой мировой войны был одним из организаторов независимой Социал-демократической партии. Родился он в 1897 году. В Первую мировую войну был рабочим только что строящегося тогда завода Лейна, на этом заводе он стал организатором первой антиимпериалистической забастовки в 1916 году. В 1918 году он становится председателем заводского комитета завода Лейна. Потом, в 1920 году, в составе независимой СДПГ на съезде голосует за переименование партии в Коммунистическую партию Германии, членом которой он непрерывно был до самой смерти. На долю Бернгарда Кенена выпала тяжелая, но почетная доля коммуниста-ленинца. В 1921 году в связи с волнениями рабочих он, как зачинщик, увольняется с работы и вместе со своей женой Фридой работает в Мерзебурге рабочим.