Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

Может, это недоразумение, но у нас есть сведения, что она школьницей почему-то в своей школе в подвале жила. Какие у неё отношения были с родителями, что за детство?

Анита подумала немного, коротко вздохнула и начала.

– Понимаете, сказать, что мы дружили всю жизнь, было бы неверно. Но знали мы друг друга, правда, с самого моего рождения Эрна старше немного. Наши матери познакомились в войну в Ташкенте в эвакуации. Они обе были студентки. И вот они действительно были близкие подруги. Мама Эрны, тётя Кира – я её всегда так называла – была блестящая женщина. Очень красивая, талантливая, весёлая, хорошо образованная. На фортепиано играла, пела, рисовала. Эрна от неё унаследовала интерес к иностранным языкам. И это, может, единственное… – Она запнулась. Потом решительно тряхнула головой. – Их обеих уже нет в живых. Моя мама тоже недавно умерла. Не особенно приятно и порядочно говорить о человеке, которого нет. Он не может защититься. Ну, да делать нечего. Не врать же, в конце концов.

– Вот Вы говорите, родители. Отношения с родителями, детство! Если не стараться выразиться помягче, не было у Эрны ни отношений этих, ни родителей в настоящем смысле слова. Не было, конечно, и детства! Вот такого, о котором обычно так охотно повествуют благополучные люди. Ну, такого, что у всех(!) лишь безоблачным, беззаботным и бывает. Это был заброшенный, никому не нужный одинокий ребёнок. Придёшь к ним, бывало, она сидит в углу. Плохо одетая, неухоженная, замкнутая, молчаливая девочка. Эрна маленькая не слишком к себе располагала. Она не была хорошенькой. Ласковой и весёлой она тоже не была. Поэтому к ней мало кто подходил. К тому же люди часто сторонятся чужой беды.

Таубе горько усмехнулась и недобро сузила глаза.

– Слышали, наверное? Идиотские ремарки – «как у каждого ребёнка», «как все дети» и прочее подобное. Кажется, ну как не понять, что это полная чепуха. «Каждый» – что ребёнок, что взрослый – разве что дышит, ест и ходит в туалет. А остальное у всех по-разному. Если у Вас, к примеру, были любящие папа и мама…

Крошечная собеседница еле заметно передёрнула плечами, но Анита отчего-то сразу внезапно замолчала.

– Я сирота, цирковой подкидыш, – спокойно и просто ответила она на вопросительный взгляд хозяйки. – Шапито уехал, а меня московским гастролерам – воздушным гимнастам в номер подкинули. В Сочи отличный цирк раньше был, вроде московского. Большое капитальное здание. Туда все лучшие артисты съезжались. А на окраинах иногда ютились шапито. Ну вот. Цирковые, знаете, особый народ. Там государство в государстве. В комплексный номер нужен был ребёнок. В нём разные артисты работали – не только гимнасты, но «баланс», клоуны. И ещё «дрессура» – пудели белые и чёрные, гусь и петух. Я была куколка такая – смешная, только начала говорить. Они меня и взяли к себе. Меня гусь в тележке сначала по арене возил. Купили документы… И уже только много, много лет спустя я узнала, кто мои родители и как всё вообще получилось. Бог ты мой, зачем я Вам всё это рассказываю? – она растерянно подняла опущенную голову. И тут серые Лушины глаза сделались ещё больше.

А на Аниту действительно стоило поглядеть. При первых же словах девушки: «цирковой подкидыш» она схватилась за сигареты. Чиркнула пару раз зажигалкой и тут же забыла про неё. И теперь незажжённая сигарета торчала у неё во рту. Нарядные, украшенные стразами очки с палевыми стёклами сползли на кончик носа и карие с прозеленью глаза Таубе смотрели на Лушу с совершенно неожиданным материнским выражением. Это было похоже на ледяную корку, растаявшую под тёплыми лучами. Она уже собралась было возразить, но в это время зазвонил телефон.

– Господи, поговорить не дадут, – с досадой воскликнула Анита и хлопнула трубку на рычаг. Но не тут-то было! Не прошло и нескольких секунд, как мобильный, лежащий на столе заиграл венский вальс и зажужжал как осенняя муха. Покосившись на дисплей, на котором появилось улыбающееся лицо парня с Анитиными глазами, но светлыми волосами, Таубе взяла плоский, похожий на черепашку аппарат и совершенно другим тоном заговорила. – Тимочка? Здравствуй, мальчик. Ты где? Уже на стадионе? Ах, вот оно что… А Мэй? Ну да, я понимаю. Видишь ли, у меня сейчас деловой разговор, но раз такое дело – приводите, конечно. Нет, папа в командировке, ей придётся самой. Да, можешь. Не за что, целую тебя. До вечера.

Лушенька, – с виноватым видом начала она, выключив телефон, – сейчас сюда через пять минут явятся «бандиты». Их у меня целых две штуки – девочка и мальчик. Они близнецы. А мама у них… Кинодокументалистка! Интересно, можно так сказать, или нет? По крайней мере, она тут у нас представляет агентство новостей из Гонконга. И по сему, работает не 24 часа в сутки, как говорит обо мне мой муж, а, верно, никак не меньше тридцати. Сын мой – это он сейчас звонил – тренер нашей олимпийской надежды по теннису Каринны Жеймо. И вот: у Каринны соревнование, у невестки Мэй – съёмки, а няня бандитов подхватила грипп и лежит дома с температурой. Вся компания живёт в соседнем доме. Я думаю…

В передней раздался звонок. Анита пожала плечами и пошла открывать, а Луша осталась раздумывать, что теперь предпринять. Следует ей вежливо откланяться, или воспользоваться возможностью познакомиться поближе с Анитой, предложить помочь с малышами и остаться. Она выбрала второе. Но хозяйка решила иначе. Она появилась на кухне в сопровождении очень красивой, гибкой черноглазой молодой китаянки, одетой в лиловую замшевую куртку и мягкие сапоги, и двух таких же черноглазых детей. Вся компания без перерыва щебетала по-английски.

– Луша, ничего не поделаешь, придётся перенести наш разговор, – с налёту тоже на языке покорителей морей обратилась Анита к своей маленькой посетительнице.

Луша сделала умное лицо и в который раз пообещала себе немедленно заняться своим разговорным английским. «У них в эстрадно-цирковом училище с языками было не очень. Да и сама она, если откровенно говорить, прилежанием не отличалась. А теперь вот… Нет, она, когда кончала двухгодичные курсы «розыск и защита» усердно посещала семинары по языку, но этого абсолютно недостаточно!» Фразу Аниты она кое-как поняла, но ответила по-русски. Впрочем, и всё черноглазое семейство было, как теперь говорят, «билингва».

Луша и Мэй поздоровались, познакомились и попрощались почти одновременно. Мэй, поставив на пол сумку с детскими манатками, убежала. А пятилетние карапузы сперва повели себя прилично. Они степенно разделись и повесили свои разноцветные вещички на специально сделанные внизу крючки. Потом в задумчивости осмотрелись.

Потерявшая на