Идущие в ночь - Владимир Васильев

Пусть Лю сам с ним разбирается, — подумал я зло.

Лежащий опять засипел, опасливо косясь на клыки карсы.

— Ну-ка, киса, — велел я, — отпусти его!

Карса обернулась. Интересно, с чего я взял, что она меня послушается? Впрочем, она действительно послушалась. Отошла на несколько шагов и села мордой к соседу. Тот медленно-медленно приподнялся на локтях и потянулся к обронённому луку.

— Нет, — сказал я, двинув рукой, и отсвет Меара упал на гурунарское лезвие. Лезвие сверкнуло. Видит небо, я сделал это неумышленно, но как вышло эффектно!

Незнакомец на спине проворно отполз на несколько шагов, осторожно поднялся и торопливо удалился за холм.

— Вот так, — тихо сказал я. — Присмотри за ним, милая… Пока я тут…

Карса не двинулась. Ну и ладно.

Я уже чувствовал подступающую к рассудку тьму. Если бы не холм, заслоняющий и костёр, и всё на востоке, наверное, я бы смог увидеть первые багровые сполохи над тёмной стеной леса.

До свидания, Моран… До завтра!

Тьма хлынула мне в душу, как делала это каждый синий вечер.

Я открыла глаза и обнаружила, что мечтательно улыбаюсь.

Что-то случилось. Что-то хорошее и удивительное. Что-то вроде тех добрых чудес, которых детишки в день рождения ждут от своей динны-хранительницы.

Что же?

Я впервые в жизни видела сон.

Сон был странным и казался исполненным глубокого, но неразгаданного смысла. Впрочем, насколько я знаю, снам и положено быть странными. А смысл его я уж постараюсь разгадать. Надо только сосредоточиться. Сейчас вот опять закрою глаза и…

Во сне я видела вулха на лесной тропе — громадного вулха без ошейника. Но был ли это мой приятель, или его дикий лесной сородич? Что-то казалось в нём непривычным, неправильным, даже пугающим — но вовсе не отсутствие ошейника…

Тёмное небо! В мгновенной вспышке озарения я поняла, что было странным и пугающим в моём сне.

Солнечный свет, пятна которого плясали на листьях деревьев, на тропе, на шкуре вулха, не был красным светом Четтана. Это был свет Меара, знакомый мне по синим сумеркам пересвета — только намного ярче.

Я видела во сне синий день.

От такой догадки глаза у меня полезли на лоб, а по дороге нечаянно открылись. Я тотчас вскочила с места, как ужаленная. Джерхов сон мигом вылетел у меня из головы.

Во-первых, под моей голой задницей вместо лесной травы обнаружился довольно-таки прохладный речной песок. По левую руку от меня набегала мелкой волной на этот самый песок незнакомая река, а по правую — возвышался песчаный же холм.

А, во-вторых, из-за макушки песчаного холма на меня таращилась чья-то рожа, перекошенная от избытка разносторонних чувств.

На мгновение я растерялась, не в силах решить, что же делать с хозяином этой рожи — то ли скорчить ему в ответ такую же и завыть пострашнее, то ли кликнуть вулха, чтобы придержал его, пока я оденусь — в смысле, доберусь до оружия. Но в следующий момент я поняла, что рожа-то знакомая.

— Привет, Цука! — улыбнулась я. — Не узнаёшь?

Цука был охотником за лесными редкостями — такими, например, как драгоценный плод многодрева или шип пестроцвета, который помогает выявить тайных недругов и отвести ворожбу. Время от времени он появлялся в Айетоте, чтобы обменять добытые в лесах диковины на звонкое серебро, а серебро спустить монета за монетой в городских трактирах и весёлых домах. Собутыльникам и девицам, которым Цука травил свои охотничьи байки, он, вероятно, казался человеком простодушным и храбрым, а его ремесло — вполне достойным. Однако то, что он предпочитал сбывать свою добычу не купцам, содержащим лавки редкостей, а Бешу, наводило на определённые мысли.

В общем, на месте какого-нибудь настоящего лесного искателя я бы не очень хотела повстречаться с Цукой на узкой тропинке. Я и на своём месте не сильно обрадовалась — хотя опасности для меня он, конечно, не представлял. А вот помехой оказаться мог. Надо его спровадить побыстрее… расспросив предварительно про окрестные места.

И я разулыбалась охотнику, как лучшему другу.

Цука в ответ на моё приветствие выпучил глаза ещё сильнее, и вдруг во взгляде его мелькнул огонёк узнавания.

— Джерх на динне! — выругался охотник.

Я скривилась. Нет, я понимаю, что человеку частенько нужно облегчить душу крепким словом. Но должно же у него быть что-то святое в этой самой душе! Как можно бесчестить светлую динну?!

— Хрен тебе в ноздрю, Тьма в печёнку! — строго сказала я. — Думай, что говоришь!

Но Цука уже и сам опомнился.

— Прости, госпожа Тури, — повинился он. — Уж больно я удивился тебя здесь увидеть, да ещё и в таком… прости, госпожа, ещё раз.

— Ладно, — я махнула рукой. — Спускайся на берег… только повремени минутку.

Верхушка холма опустела, лишь струйка потревоженного охотником песка с шелестом стекла по склону. Я огляделась, стараясь с первого взгляда охватить все детали. Пока Цука спускается с холма и обходит его — медленно, как я велела, но всё равно до обидного быстро — мне нужно оценить обстановку и состряпать убедительную ложь в объяснение того, как я здесь оказалась. И почему нагишом. Последнее, кстати, лучше бы побыстрей исправить.

Магическая шкура валялась рядом со мной на песке — именно валялась, а не лежала сложенной. Пояс и наручи с ножами валялись рядом. Над одеждой стоял вулх и внимательно её обнюхивал с задумчивым выражением на морде. В смысле, это мне выражение его морды показалось задумчивым. Джерх его знает, что оно означало на самом деле.

— Доброе утро, серый брат, — пробурчала я, забираясь в шкуру. — Куда это нас с тобой занесло? И каким образом?

Вулх неожиданно опустил голову и ткнулся лбом мне в ладонь. А потом поднял на меня умные глаза. Я внутренне замерла, только рука моя продолжала бессознательно двигаться, подгоняя ремешок на запястье. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь.

Заскрипел песок под сапогами Цуки. Вулх развернулся и потрусил к воде. А у меня осталась необъяснимая уверенность в том, что вулх знает не только то, каким образом мы попали на этот берег. Он знает ещё что-то важное, о чём очень хочет мне сказать. И сказал бы — если бы умел…

Что же всё-таки соврать охотнику?

Я едва успела влезть в сапоги, кое-как отряхнув от песка ноги. Потом переобуюсь по-хорошему. Одежда снова не хотела на мне сидеть как следует — а, может, раздражение мешало мне правильно застегнуться. Вроде вчера я все ремни подогнала по размеру — так в чём же дело? Я сердито рванула ремешок на щиколотке.

Проклятый Цука появился из-за холма. Не очень-то он медлил — хоть я и попросила его не спешить. Прилетел, как муха на мёд. Или стервятник на падаль.