Меч королевы - Робин Маккинли

Затем ее внимание привлекли полотенца, лежавшие на плечах троих из мужчин. И тут четвертый выступил вперед и движением столь же стремительным, сколь и учтивым, снял с ее плеч горский плащ. Девушка и ахнуть не успела, а он уже сложил одеяние и повесил себе на руку. Тут она резко развернулась и отпрянула. Мужчина явно удивился. Он очень мягко положил плащ на деревянный сундук и жестом указал на ванну.

Хоть кланяться не стал, уже легче, а то она наверняка подпрыгнула бы испуганным кроликом. Ей в этом жесте чудилась неприятная угодливость. Но в то же время поклон вроде бы подразумевал ее главенство. Недостаток угодливости, таким образом, тревожил, поскольку эти мужчины без труда поймут, что она ни в малейшей степени не чувствует себя хозяйкой положения.

Они еще с минуту смотрели друг на друга. «Неужто они ждут, чтобы искупать меня?» – недоверчиво подумала Харри и краем глаза заметила, что остальные трое теперь стоят за ванной. Одно из полотенец, будучи развернуто, обнаружило халат с плетеным золотым шнуром на поясе.

Снявший с нее плащ протянул руки и положил ладони на пояс ее халата. Тут Харри разозлилась. Последние два дня одно унижение следовало за другим, пусть и в самой вежливой форме. Она предпочитала не думать о них слишком долго, в расчете сохранить остатки самоуважения и мужества. Но что ей даже не позволено искупаться без стражи, что от нее ждут послушного подчинения указаниям четырех человек – мужчин! – как… как… Воображение предпочло покинуть ее здесь, далеко от дома, в еле сдерживаемом ужасе перед неизвестностью и пленом. Она в ярости отшвырнула пальцы вежливого слуги и гневно произнесла:

– Нет! Благодарю, но нет.

«Их тут достаточно, чтобы поставить меня на голову, если они решат форсировать вопрос, – подумала она. – Но помогать им я не собираюсь».

При звуках ее голоса золотой шелк пошел рябью, и в свете ламп появилась новая фигура. Корлат стоял за пологом с целью посмотреть, как себя поведет его Чужая. Теперь он вошел в шатер, произнес два-три слова, и мужчины тут же оставили их. Выходя, каждый поклонился, сначала ей, а потом своему королю. Частичка разума Харри, отказывавшаяся капитулировать под гнетом кошмара, отметила равную глубину и продолжительность поклонов. И та же частичка имела нахальство счесть это странным.

Когда четверо вышли, повисла новая пауза, только на сей раз перед Харри стоял король. Если она откроет рот, то вряд ли сумеет остановиться. Однако Харри не до конца забыла, что находится на милости незнакомцев, поэтому прикусила язык и сердито уставилась на Корлата. Почему все это происходит? Частица ее сознания, отпускавшая комментарии по поводу равенства поклонов, теперь отметила, что ярость предпочтительнее страха, поэтому уж лучше дать волю гневу.

Корлат, по всей видимости, уже искупался. Его черные волосы были мокры, и даже загорелая кожа стала на несколько оттенков светлее. Длинное золотое одеяние, стоявшее колом от замысловатой вышивки, открывало спереди свободную, кремового оттенка рубаху, спадавшую почти до сандалий на его ногах. Дома Харри приняла бы подобный наряд за ночную сорочку под странного вида халатом. Хотя кто же носит поверх ночной сорочки алый кушак? Но здесь костюм выглядел очень официально. Главное – не забывать смотреть сердито, а то можно впасть в благоговение. А затем неизбежно испугаться.

Его молчание показалось ей знакомым. То же чувство она испытала при их первом разговоре в маленьком лагере под защитой песчаной дюны. Он очень тщательно подбирал и выстраивал слова.

– Значит, ты не хочешь мыться? Мы проделали долгий путь.

«Итак, я практически сразу ухитрился оскорбить ее, – думал он. – Там, откуда она родом, это делается иначе. Она не может знать и не в состоянии догадаться – да и откуда? – что в горах только женщинам и мужчинам высочайшего ранга могут прислуживать слуги обоих полов. Я боялся… и что толку? Мы не знаем ничего об обычаях друг друга, а мои слуги только выполняли свои обязанности: обращались с королевской Чужой с величайшим почтением».

Харри в свою очередь слегка расслабилась при слове «мы». В нем читалось большее дружелюбие, чем в ожидаемом ею обвинительном «ты». Однако ей хватило выдержки холодно произнести:

– Я привыкла купаться одна.

«А. Да. Вот уж не предполагал увязнуть в объяснениях по этому поводу. Похоже, она не в настроении слушать».

– Это слуги моего дома. Их действия имели целью выказать тебе… уважение.

Она отвела глаза и почувствовала, как ярость начинает отступать. И поэтому оказалась не готова, когда он внезапно шагнул вперед. Король ухватил ее за подбородок, повернув ее лицо вверх, к свету, и уставился на нее сверху вниз в явном изумлении. Без всякого предупреждения, опять почувствовав себя вещью, которую могут закатать в ковер или вертеть как вздумается, Харри немедленно вскипела, и глаза ее сверкнули без тени страха.

Он смотрел в эти глаза, яркие и сияющие внутренним светом, и думал: «Так вот в чем дело. Не понимаю, но в этом и кроется смысл – первый шаг к смыслу». Едва уловив отблеск этого света, легкий намек на него при повороте головы, он протянул руку прежде, чем успел подумать. Ее глаза под его взглядом мерцали зеленым и серым с пузырьками янтаря, мелькавшими, как молния в глубинах, и всплывавшими, чтобы взорваться звездами на поверхности. Бездонные глаза. Человек или зверь, коему хватит глупости глядеть в них слишком долго, утонет. Он был одним из тех немногих, кто мог этого не опасаться, и знал, что она ни о чем не подозревает. Слишком легко она встретилась с ним взглядом. В ее глазах пылала лишь чистая и откровенная ярость. И он не мог ее за это винить, только гадал, случайно ли она научилась не фокусировать свой гнев, или люди, которых она ненавидела, имели обыкновение падать с лестниц или давиться рыбьими костями… А может, она и вовсе не знала ненависти. Человек в сильном раздражении обычно не смотрит в зеркало, у него находятся занятия получше – мерить шагами комнату или швыряться предметами. Вероятно, никто никогда не замечал этого или не имел возможности заметить. И, явилась ему смутная мысль без особой на то причины, она никогда не была влюблена. Обрати она хоть раз взгляд, сверкающий келаром в полную силу, на простого смертного, у обоих был бы шок. И ей уже не хватило бы невинности смотреть кому-то в глаза так, как она смотрела сейчас на него.

Он уронил руку с ее подбородка и отвернулся. Харри показалось, что ему немного стыдно.

– Прости, – произнес он вроде бы искренне.

Но прежде всего в облике его читалась задумчивость и, как она с удивлением обнаружила, облегчение. Как будто он принял некое важное решение.

«Что у меня не так с лицом? – подумала она. – Нос, что ли, позеленел? Он всегда был крючком, но до сих пор это никого не волновало».

Корлат свое поведение никак не объяснил, но, помолчав минуту, сказал:

– Ты примешь ванну одна, как желаешь.

Он еще раз взглянул на нее, словно желая убедиться в ее реальности, и вышел.

Харри обхватила себя руками, вздрогнула, а затем подумала: «Ладно, я хочу ванну, вода остывает. Интересно, сколько у меня есть времени на мытье, пока еще кого-нибудь не принесет?»