Пропавшая леди - Джуд Деверо

— Почему бы мне не проголодаться? После завтрака прошло довольно много времени.

— Я боялся, что ты, подобно твоему субтильному приятелю, страдаешь морской болезнью. Думаю, что сейчас половина пассажиров внизу выворачивает содержимое своих желудков в ночные горшки.

— Правда? Ах, Трэвис, я должна в таком случае узнать, не нужна ли моя помощь.

Не успела она подбежать к лестнице, как он поймал ее за руку.

— У тебя еще будет время помочь больным, а сейчас мы должны поесть и отдохнуть. У тебя был нелегкий день.

Она, конечно, устала, но еще больше ее раздражали его приказания.

— Я не голодна, а отдохнуть смогу позднее. А сейчас я пойду и помогу другим пассажирам.

— А я говорю, что тебе придется подчиняться мне, так что лучше привыкай к этому сразу, — сказал Трэвис. Она сердито взглянула на него. Наклонившись к ней, он тихо добавил: — Либо ты сама сделаешь то, что я говорю, либо я отнесу тебя вниз на глазах у всего экипажа.

Она почувствовала себя абсолютно беспомощной. Как вразумить этого человека? Как заставить его понять, что для нее важно чувствовать себя нужной?

Он протянул руку к ее плечу, но она, круто повернувшись на одной ноге, помчалась вниз по лестнице в свою каюту. Усевшись на банкетку возле окна, она с трудом сдерживала слезы. Едва ли сможет сбыться мечта стать когда-нибудь уважаемой леди, если тобой помыкают как ребенком.

Некоторое время спустя пришел Трэвис с подносом, уставленным едой. Он спокойно накрыл стол и сел рядом с ней.

— Ужин подан, — сказал Трэвис и попытался взять ее за руку, но она не позволила. — Проклятие! — возмущенно воскликнул он и вскочил на ноги. — Почему ты сидишь с таким видом, словно я тебя ударил? Я сказал только, что, по-моему, ты не должна пропускать ужин и обходиться без сна для того лишь, чтобы оказать помощь людям, с которыми ты даже не знакома.

— Я знаю Сару! — воскликнула она. — К тому же ты не сказал, что мне «следовало бы отдохнуть», а приказал мне отдохнуть! Ты не советуешь мне, а просто приказываешь. Тебе не приходило в голову, что у меня есть своя голова на плечах? В Англии ты держал меня в плену, не позволяя выходить за порог комнаты, а теперь держишь меня в плену в этой маленькой каюте. Уж лучше привязал бы меня к кровати или приковал цепью к столу. Почему бы не сказать честно, кто я тебе?

На красивом лице Трэвиса отразилось сразу несколько эмоций, из которых преобладающей было смятение.

— Я сказал тебе, почему ты не можешь оставаться в Англии. Я даже спрашивал молодого человека, с которым ты была, не знал ли он тебя раньше. Судно тогда еще не отчалило, и, если бы он мне сказал, я мог бы отвезти тебя к твоей родне.

На глаза Риган снова навернулись слезы. Она-то думала, что Трэвис ревнует, а он всего-навсего хотел получить возможность отделаться от нее!

— Извини, что я оказалась для тебя такой обузой, — высокомерно заявила она. — Лучше уж тебе выбросить меня за борт, чтобы не было лишних проблем.

Трэвис в полном недоумении взглянул на нее.

— Доживи я хоть до тысячи лет, но и тогда, наверное, не пойму ход твоих рассуждений. Почему бы тебе не поесть? А потом я могу проводить тебя вниз, где ты сможешь всю ночь держать над ночными горшками головы пассажиров, страдающих морской болезнью.

Он был такой милый, его большие, влажные глаза умоляюще смотрели на нее, он старался сделать все, чтобы угодить ей. Как ему объяснить, что она лишь хочет иметь свободу выбора, право принимать собственные решения? Ей хотелось доказать и себе, и дядюшке, что и она чего-то стоит.

Риган оперлась на его руку и позволила подвести себя к столу, однако от плохого настроения не избавилась. Она гоняла по тарелке еду, но почти не ела. Она пыталась слушать то, что говорил Трэвис, но не могла сосредоточиться. Она думала о том, что всю жизнь была чьей-то пленницей, которой не позволяли принимать собственные решения.

— Пей вино, — ласково сказал Трэвис.

Послушно осушив стакан, она почувствовала, как расслабилось ее тело. Казалось совершенно естественным, что Трэвис подхватил ее на руки и отнес на кровать. Когда он раздевал ее, она уже почти спала. Даже когда он раздел ее донага и поцеловал в шею, она лишь улыбнулась и заснула глубоким сном.

Поняв, что сон нужен ей больше, чем что-либо другое, Трэвис укутал ее одеялом, взял сигару и отправился на ют, чтобы выкурить ее.

— Ну, все в порядке? — раздался за его спиной голое капитана.

— Надеюсь, что да, — ответил, поворачиваясь к нему, Трэвис.

Капитан некоторое время пристально вглядывался в лицо Трэвиса, который стоял, опираясь на релинги.

— Тебя что-то беспокоит, мой мальчик? — серьезным тоном спросил он.

Трэвис усмехнулся. Капитан и отец Трэвиса были долгое время близкими друзьями, пока отец не умер от холеры.

— Что вы знаете о женщинах?

— Ни один мужчина не может похвастать, что хорошо их знает, — сказал капитан, пытаясь не улыбнуться и радуясь тому, что ничего серьезного не случилось. — Извини, я еще не познакомился с твоей молодой женой. Я слышал, она красавица.

Трэвис, пристально глядя на свою сигару, чуть помедлил.

— Да, жена у меня красавица. Просто я с трудом ее понимаю. — Он был не из тех, кто легко поверяет другу свои тайны, поэтому быстро сменил тему разговора. — Как вы думаете, мебель не пострадает от перевозки в трюме?

— Не должна, — сказал капитан. — Но зачем тебе мебель? Или ты пристроил еще крыло к своему огромному дому?

Трэвис фыркнул.

— Нет, это я сделаю не раньше, чем обзаведусь по крайней мере пятьюдесятью ребятишками, чтобы заселить уже имеющиеся комнаты. Мебель я везу для своего друга. Но земли я действительно прикупил. В этом году увеличу площади, занятые под хлопок.

— Еще? — удивился капитан и жестом указал на палубу перед ними. — А вот мне этого пространства вполне достаточно. Я не справился бы с такими угодьями — сколько там у тебя акров?

— Приблизительно около четырех тысяч.

Капитан покачал головой.

— Надеюсь, что твоя молодая жена хорошая хозяйка. Твоя мать была хозяйкой редкостной, но и ей приходилось все силы вкладывать в это хозяйство, а ты после смерти отца увеличил плантацию почти вдвое.

— Она справится, — с уверенностью сказал Трэвис. — Доброй ночи, сэр.

Он вернулся в каюту, разделся и, прежде чем лечь в постель рядом с Риган, подумал: «Вопрос в том, сумею ли я справиться с ней?»

Риган потребовалось двадцать четыре часа, чтобы понять, что Трэвис был абсолютно прав, когда говорил, что уход за больными — это работа изнурительная. С раннего утра и до поздней ночи она только и делала, что смывала рвоту с людей и их пожитков. Пассажиры были слишком больны, чтобы удерживать головы над фарфоровыми ночными горшками и заботиться о том, чтобы убрать за собой содержимое своих желудков. Матери лежали на узких койках, рядом с ними плакали младенцы, а Риган и еще две женщины чистили, мыли, пытались успокоить — и так в течение многих часов.