Мы же взрослые люди - Юлия Гурина

Он продолжал мять грудь.

– Прекрати сейчас же! – Нина пыталась вытащить его руку из-под свитера. – Ты что, рехнулся?! Ты озверел совсем?!

– Ты хочешь прям тут на лавочке? – Ринат говорил, будто проклинал. – Ну что, давай! Расстегивай мне штаны! Что, вот так возьмешь и расстегнешь?!

– Ринат, успокойся, прошу тебя!

– Ты все испортила, понимаешь? Мы же с тобой… про другое. А ты… Потрахаться просто захотела. Зачем? Зачем ты это вообще написала?

Ринат убрал руку и уже не касался Нины, лишь смотрел на нее черными глазами, полными злого негодования, которое сменилось на другое, сложное, чувство – смесь стыда и раскаяния.

– Прости.

Нину охватил озноб. Она застегнулась, подняла ворот куртки и натянула капюшон на лоб. Руки дрожали, тряслись колени.

– Скажи мне, что это все неправда, – голос Нины прозвучал хрипло, в горле застрял комок. – Скажи мне, что я все придумала и что ты равнодушен ко мне. Не влюблен, не любишь. Я выдержу, я взрослая девочка уже. Скажи это прямо сейчас!

Они сидели – два совершенно растерянных существа. Напуганных, разозленных. Сидели, отодвинувшись друг от друга, на разных концах скамейки. Надвинув капюшоны. Если бы это был фильм, то в этот момент оглушительный белый шум становился бы все громче, а сквозь шум проступала бы надрывная, кривая мелодия, например Шнитке. Шли такты полифонического танго. Три, четыре, пятнадцать.

– Не могу… Не могу такого сказать.

Его голос звучал тихо, как будто был не голосом, а шерстью.

Нина ничего не отвечала. Она была где‑то. Не на этой лавке, не в этом времени, не в этом теле. На лавке присутствовало тело, но без самой Нины.

– Но и другого не могу сказать.

Они еще посидели молча. Ринат смотрел на сухую траву под ногами. Нина постепенно возвращалась. Моросил дождь. Капельки падали на их одежду и оставались маленькими прозрачными кругляшками.

– Поехали домой.

Конечно, лучше было бы разойтись, разбежаться по своим машинам. Но они находились в такой глуши. Вечерело. Ни электричек, ни автобусов не найти. Машина только одна. Идти не к кому. И ничего не оставалось, как вместе шагать к одной машине. Вместе садиться в нее. И ехать вдвоем 250 километров до Москвы.

– Понимаешь, ты для меня всегда была богиней. Ты была такой правильной, чистой. Я думал, хотя бы у тебя в жизни не будет этой грязи – измен, вранья, случайных связей, пошлости. Что ты не такая. Не такая как я, как все. Ты для меня как свет. Ты альтернатива. Я не хочу, чтобы ты была одной из миллиона женщин, еще одной «ничего святого». Если честно, ты даже не совсем в моем вкусе. Полновата. Старовата. Видишь, я не пылаю страстью к тебе, – Ринат грустно усмехнулся. Он задумался, встал бы у него член на нее сейчас. Член молчал.

– Да я даже и не влюблен в тебя. Раньше, по молодости, было, а сейчас нет. Ты не обижайся только. Это наоборот хорошо. Ты в моем представлении более высокой категории. А я, я же обычный. Я слишком обычный, я не стою тебя.

«Черт, черт, черт. Какую чушь я несу», – думал Ринат. Внезапный этот эпизод возвратил его обратно в юность. Он уже был не крутой, не успешный взрослый мужчина, а деревенский мальчишка, замахнувшийся в своих мыслях на девчонку, которая не для него.

Нина проглотила язык. Сначала она его откусила, потом жевала, а потом проглотила, ведь он теперь больше ей был не нужен. Все, что ей надо было сказать в своей жизни, она уже сказала. Язык провалился глубоко в Нину. Нина хотела бы еще разжевать и проглотить свое сердце или ту самую субстанцию, которая зарождает романтические чувства. Она бы съела и свой мозг, если бы могла.

Она молчала и даже ни о чем не думала. Она смотрела на фары машины, которая ехала впереди. Грязная серая большая машина с мутными фарами. От колес отскакивали коричневые брызги. Нина представляла, что и она вот так же отскакивает от асфальта, катится по нему, пачкаясь в дорожной грязи. И колеса машин истирают ее тело в такую же дорожную грязь.

Вся жизнь внезапно предстала бессмысленным бредом. К чему эти любови, дети, мужчины? Нина захотела выйти на ходу. Взялась за ручку двери машины. 36 лет, и надо было же так влюбиться. Она чувствовала, что все рухнуло и обнажилось такое уродливое, напрямую относящееся к жизни, увидеть которое Нина была совершенно не готова. А с другой стороны, она продолжала четко чувствовать, что любит ЕДИНСТВЕННОГО в мире СВОЕГО мужчину. Любит безумно, беззаветно. И было досадно, что он этого не понимает, что он сопротивляется своему неземному счастью, которое никого, она была совершенно уверена в этом, никого из них двоих в жизни еще не посещало. Нина сейчас любила настолько сильно, что ей было совершенно не важно, что и она, и он несвободны, что он бабник, что у нее дети. Неважно, что скажут, что подумают.

Она любит так, что готова уехать от мужа и даже от детей, а ее столь высокая плата за счастье не принимается. Или детей оставить не готова? Или готова? Нина спрашивала себя снова и снова. Она действительно готова оставить детей? Прям вот так взять и оставить? Неужели она готова оставить Богдашу? Нет, нет, все-таки нет. Как там Богдаша? Бабушка, наверное, включила ему снова «Щенячий патруль» и кормит конфетами. А у Богдаши красные щеки, ему нельзя столько конфет. А Алина? Она все реже выходит из своей комнаты. Все реже ест, все реже улыбается. И у них, у этих детей, нет никого ближе, чем мать. Да и мать попалась бракованная.

Зачем вообще ей позволили рожать детей? Ясно же совершенно, что она не справляется с материнством, потому что вообще не справляется со своей жизнью. И на вопрос Алины, зачем вообще вся эта жизнь, Нина не могла найти подходящий ответ. Она не понимала зачем. Все для нее имело смысл, только если есть любовь. А любви, получается, нет. Или она недоступна. Так и незачем тогда это все! Она вспомнила, как сидела на лугу за дачами и представляла свою будущую жизнь. Счастливая семья, красивая большая квартира, радостные дети, интересная работа, много путешествий. Ей нравилось фантазировать, как они с будущим мужем придумывают, какая у них в квартире будет обстановка, какие комнаты. Обязательно большие, просторные. Стены она придумала разных ярких цветов. В спальне кровать с балдахином, в ванной специальные уступы на стене, чтобы ставить свечи и принимать ванну при свечах. На кухне большой, нет, огромный балкон. Она придумала, что это будет даже не балкон, а выход на крышу, и вся крыша перед кухней будет оформлена как сад с беседкой и маленьким надувным бассейном, как у Грековых – их соседей по даче. А в холле у них устроят кинотеатр и клуб. Магнитофон и видеомагнитофон с проектором, как в настоящем кино. Нина могла часами проектировать свою квартиру. С подружками они хвастались друг другу придуманными проектами.

И ничего не сбылось. Неудачные браки, недостойные ее мужчины, обычная панельная трешка с маленькой кухней без балкона. С ремонтом, который делал Илья еще до знакомства с Ниной.