Вокруг пальца - Йон Колфер

И все, только вопросительный знак. Раньше это было: «Эй, как оно? Как ты там?» Но теперь мы выработали сокращение, и, пожалуй, это прогресс.

Минуту спустя я получаю в ответ:?

Что означает: Я в порядке. А ты?

Так что я шлю: Потом?

И получаю в ответ большой смайл.

Что хорошо. Это означает, что София приняла свои лекарства или по меньшей мере не впала в один из почти суицидальных пароксизмов и хочет увидеться со мной позже.

Я чувствую легкие угрызения совести, назначая свидание, на которое могу и не явиться или явиться неузнаваемым, – но порой, чтобы снести передряги дня и не скиснуть, одного французского тоста бывает маловато.

И раз уж телефон и так у меня в руках, я проверяю пропущенные звонки и вижу шесть от Майка и три от Зеба.

А пошли они оба!

Моя злобная половина уповает, что Майк возьмет Зеба в заложники, чтобы поторопить меня. Легонькая пыточка пришлась бы этому пареньку очень кстати. Никакой угрозы для жизни, но насколько я знаю Зеба, на цыпочках он ходит редко.

Иконка моего «Твиттера» чирикает, сообщая, что поступил твит от моего психиатра, теперь раздающего мудрость в онлайне, уверяя меня, что это было неизбежно, так что он вполне может выступить в авангарде. Вообще-то я никогда не твитил, но отслеживаю доктора Саймона и Крейга Фергюсона, одного забавного кельтского свистобола.

В твитах есть нечто принудительное, так что я читаю последний из выданных Саймоном:

Помни, моя фобийная ватага: темнее всего перед рассветом, если только не затмение.

Интересно, кого это призвано утешить?

Я прокручиваю экран обратно к лаконичному последнему сообщению Софии, и один лишь вид этого простого эмотикона согревает меня на пару градусов.

София. Выпадет ли нам хоть шанс?

Блям. Эдак скоро я стихи буду писать.

* * *

Мое чувство пространства дребезжит, и я понимаю, что передо мною кто-то стоит. Не глядя, знаю, что это женщина. Подсознание подбрасывает подсказки: духи́, шаги, предшествовавшие этому мгновению, звук дыхания. Женщина, но не Мэри.

Так что я поднимаю глаза и не далее трех футов от себя вижу богатую даму, пялящуюся на меня так, будто узрела собственную служанку в «Тиффани». Этой девице лет сорок минус десять, стертые начисто с помощью спа и спорта. Блестящие светло-русые волосы обрамляют изумительное лицо – малость лошадиное, но по-хорошему, а спортивную фигуру прекрасно облегает красный велюровый спортивный костюм – держу пари, с какой-нибудь провокационной надписью большими буквами на заднице. О ее богатстве мне говорит большущий брюлик на пальце и факт, что стайка официантов маячит в шести футах позади, тревожась, что с ней может что-нибудь стрястись.

Понятия не имею, что сие значит, но времени на это у меня нет.

Вхожу в упреждающее отрицание.

– Леди, – произношу я. – Что бы вы там ни думали…

– Мистер Макэвой? – обрывает она меня. – Дэниел Макэвой?

Вот так сюрприз! Обычно богатая публика меня не узнает, поскольку я как-то не возобновлял членство в элитных клубах с тех самых пор, как рухнул «Энрон».

– А кто спрашивает? – спрашиваю я. Вид такой, будто мы в кинонуар.

Дама без приглашения отодвигает стул и усаживается напротив.

– Дэниел, – сообщает она. – По-моему, я могу оказаться твоей бабушкой.

Должно быть, мы смотрим разные фильмы.

* * *

Мэри наливает мне еще кофе, подкрепляя прежний толчок бедрами глубоким аналитическим обзором своего декольте, потому что как профессионал знает, что, по статистике, даже простое присутствие другой женщины уменьшит чаевые от меня на 5 процентов.

Держи себя в руках, солдат. Девушка наливает кофе, а тебе сорок три года.

Ничего не могу поделать. Я считываю глубинные подтексты в действиях каждого, кто меня окружает. Пожалуй, это потому, что порой кажется, будто все, кто меня окружает, питают дурные намерения по отношению к моей особе. А как однажды сказал мне мозгоправ Саймон: «Быть параноиком – не смертельно, а вот не быть им…»

Гламурная бабуля соскальзывает на стул напротив меня и решительно отключает звук телефона, чтобы нам не помешали. Заказывает у Мэри грейпфрутовый сок, даже не взглянув на мою очаровательную менеджера, а затем пускается в рассказ.

– Я тут хожу в спортзал. Вправду хороший. А еще тренер приходит ко мне на дом. Пабло просто фантастичен. Я сейчас более гибкая, чем была в двадцать.

Я воздерживаюсь от комментариев; как бы ни были эффективны приемы Пабло, это только преамбула.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Дэниел. Солидно. Ты женат? У тебя есть дети?

Я однократно трясу головой, покрывая оба вопроса разом.

– У меня тоже, – сообщает она. – Вообще-то. Больше нет.

Три коротких предложения. Все три перегружены смыслами.

– Я искренне сожалею… э… бабуля, но у меня сегодня малость напряженка.

Она дает себе легкую пощечину, подняв облачко пудры, хотя я был готов поклясться, что макияжа на ней минимум.

– О боже мой! Я напрочь забыла о манерах! – Протягивает руку для пожатия под странным боковым углом, будто особа королевских кровей. – Я Эдит Викандер Костелло.

Она произносит «Эдит» на ритм «Beat It» Майкла Джексона.

Я пожимаю руку. Честно говоря, не столько пожимаю, сколько легонько встряхиваю, но чувствую под мягкой сухой кожей силу.

– Костелло? – переспрашиваю я. – Значит, вы вышли за старину Пэдди?

– Жена номер четыре, – сообщает она. – Первая, кто его пережил.

Свершение немалое. Пэдди Костелло всегда казался высеченным из гранита.

– Значит, вы мне не кровная бабушка?

– Нет. Я более поздняя модель. Версия четыре точка ноль.

– А откуда ты знаешь обо мне, Эдит? Да и как ты вообще меня опознала?

– Я искала тебя, Дэниел. Полгода я пускала по твоему следу ирландских детективов. И вдруг ты объявляешься тут, в двух кварталах от моих апартаментов на Сентрал-Парк-Саут.

– А зачем ты меня искала? Неужто старина Пэдди оставил мне толику?

Эдит смущенно складывает свою салфетку.

– Нет. Ты лишен наследства вкупе со своей матерью. Я искала тебя, потому что Эвелин пропала, а она – единственный член семьи, оставшийся у меня.

Эвелин Костелло. Один лишь звук этого имени забрасывает меня обратно в Дублин тысяча девятьсот семидесятых. Младшая сестренка моей матери, девочка, которая вопреки воле собственного отца пересекла Атлантику, чтобы погостить у нас. Девочка, сказавшая моему отцу, что «насадит его сосиску на вертел, если он еще хоть раз случайно забредет не в ту комнату».