Я намерен хорошо провести этот вечер - Александр Снегирев

– Вот здесь остановите, пожалуйста.

Обменявшись с носатым дядькой поздравлениями, Костян, шурша пакетами, выбирается из машины.

* * *

– А я тебе только что звонила напомнить, чтобы ты сметану купил, – встречает его Катя.

– Странно, я не слышал. – Костян ставит на пол пакеты, ищет телефон. Телефона нигде нет.

В машине забыл… Все из-за этого идиота, школьного приятеля, – после его звонка сунул телефон мимо кармана. И этот носач со своим великим армянским народом… Баграмян – раз… Как же теперь принимать поздравления?.. Наверняка кто-то захочет уточнить адрес… Сколько номеров не удастся восстановить, да и сам аппарат денег стоит…

А может, покончить все разом?

Мысль о самоубийстве родилась спокойно, без драматизма. И дело не в телефоне. Просто уже понятно, что ничего кардинально нового в жизни не предвидится. Жить лень. Надоело бодаться с родичами, силиться заработать, трястись из-за неправильной фотографии в паспорте. Как можно рожать ребенка в этом нелепом мире? Сейчас на каждого новорожденного пособие выделяют, а что толку? Деньги разлетятся, а окружающий абсурд никуда не денется.

Костян спускается во двор. Может, телефон валяется на тротуаре в том месте, где он вышел из машины.

У парня вместо рук бабушкины сиськи, а он живет. Не прыгнет под поезд, стоит – попрошайничает. Он ведь даже нос себе вытереть не может, а живет…

Телефона на тротуаре не обнаружилось.

А если ребенок родится уродом, инвалидом? Что, если родится без рук или с двумя лицами, как у филиппинской девочки из телевизора? Что, если сын вырастет маньяком, а дочь – мрачной фригидиной? Что, если с его ребенком не захотят дружить другие дети? Если он вырастет подонком и сдаст его, Костяна, на старости лет в психушку?..

Костян вспомнил, как шмели устроили гнездо под крышей дачного дома. В уютных слоях утеплителя, между гофрированными листами кровли и досками внутренней обшивки. Мама-шмелиха выбрала отличное местечко, только одного не учла: новорожденные один за другим лезли не на улицу, а в дом. Они жужжали, летали по перегретой летним солнцем мансарде, бились в закрытые окна и помирали от жары. Костян заметал их сухонькие трупики с пергаментными крылышками, и лишь изредка ему удавалось выпустить очередного бедолагу в сад. На даче он бывал редко и всех спасти не мог.

Теперь Костян чувствовал себя таким же шмелем, родившимся не в тот мир. Только в отличие от шмелей, бьющихся о стекло, за которым видны цветы и деревья, он вообще не понимает, куда надо биться. Никак не найдет нужное стекло или… или никакого стекла вообще нет.

Вернувшись в квартиру, Костян набрал свой собственный мобильный номер с домашнего. Гудки. Проблеск надежды. Значит, водитель не вор. Вор сразу бы отключил. Никто не отвечает… Все-таки вор… Костян уже положил было трубку, но тут раздался знакомый голос армянского патриота:

– Это вы у меня свой телефон забыли?

– Я!

– Выходите, сейчас подъеду.

Мрачные мысли как ветром сдуло. Ни разу он не терял телефон и не обретал его снова в столь краткий срок. Прихватив первое, что попалось на глаза, бутылку водки, Костян поспешил на улицу. Не вызывая лифта, побежал по лестнице. А вдруг армянин не дождется его, передумает и уедет?

Все же его мир прекрасен, а люди в нем добрые. Снова хочется жить, хочется ребенка. «Форд» уже ждал его.

– Не надо, – сказал армянин про водку.

– Надо. – Костян положил бутылку на сиденье. – С наступающим!

* * *

На экране светилось несколько непринятых звонков от друзей. Костян решил окончательно: «Никакого аборта, будем рожать. Из любого можно вырастить приличного человека, в конце концов, гены у них с Катей не самые плохие. Двоюродный брат отца, правда, сидел за убийство, да и со стороны Катиной мамы не все ясно – она детдомовская. Но ничего, мы ведь не уроды, симпатичные, интеллигентные люди».

Дома на Костяна набросилась Катя, радостная.

– Начались!

– Что?

– Месячные начались! – Она обняла его, расцеловала и закружила. – Садись, отдохни, а я начну готовить! – щебетала Катя. – Ой, совсем забыла! Я же тебе подарочек купила! Пока символический. Вот! – Она впихнула Костяну в руки что-то мягкое. Крыса. Серое мягкое пузико, розовые лапки, длинный хвост. Катя убежала на кухню, оставив Костяна наедине с крысой.

– А я думал Валентиной назвать, если вдруг девочка, – сказал Костян, глядя в глаза-бусинки.

Оля заказала дюжину самых обыкновенных Fin de Cler № 3. А к ним шабли. Она обожает устриц. Те громоздятся заскорузлыми корками в деревянных ящиках, выставленных прямо на тротуаре. К ящикам то и дело подскакивает официант в белом переднике и выхватывает несколько из одного и несколько из другого.

Кроме Оли за столиком сидели еще трое: Олин муж и его приятель с женой. Говорили о предстоящем концерте в «Олимпии». Компания приехала в Париж специально на этот концерт. Стареющая кинодива неожиданно запела, и молодые московские специалисты, не успевшие еще утратить из-за кризиса привычку шиковать, решили ехать.

Год назад Оля забеременела, а через семь месяцев родила мертвого мальчика. Хотела назвать Сашей. Ходила к психологу, записалась в зал, пропила курс успокоительных и ободряющих. Теперь муж решил сделать подарок – поездку на концерт. Пригласили друзей. И вот они сидели перед четырьмя дюжинами беззащитных моллюсков и болтали.

Оля в беседе участия не принимала, а подцепляла вилкой, втягивала губами и запивала. Она не в силах была притворяться, что ее интересует беседа. Ехать в Париж она согласилась из-за мужа, чтобы он не ругался. Его печалило, что Оля никак не желает забывать прошлое. Он сердился на ее упрямство.

Приятель мужа сетовал на отсутствие в Москве свежих морепродуктов, его жена вспоминала какое-то кафе в Нормандии, где устрицы еще свежее и сочнее, а муж делился своими планами покупки нового автомобиля. Время от времени муж обнимал ее, спрашивая: «Правда, дорогая?» – и, не дождавшись ответа, продолжал беседу.

Тут Оля заметила в своей тарелке дви– жение.

Малюсенький крабик, телесного цвета, почти прозрачный. Он прятался среди устричных панцирей и по размерам был не больше среднего достоинства монетки. Оля замерла и принялась наблюдать. Крабик измученно шевелил лапками, его обжигал лимонный сок. Оля аккуратно обмыла крабика водой из кувшина.

– Ольга, тебе нравится коллекция Энгра в Лувре? – спросила вторая дама за столом.

– Я ее еще не видела.

Муж прижал Олю к себе и пояснил, что она впервые в Париже, что все еще впереди. И попросил ее саму подтвердить. И дорогой назвал. «Правда, дорогая?»

После купания крабику полегчало, он приободрился. «Надо его в воду, а потом… – Мысли толкались в Олиной голове. – А потом… ерунда, ничего не поможет, ему нужно море…» Оля залпом допила бокал. Увидев это, вторая дама за столом поморщилась. Оля сполоснула бокал, выплеснула под стол. «Много воды нельзя, вода пресная, а ему нужна морская… надо чуть-чуть, чтобы он не высох». Оля налила немного в бокал и осторожно опустила туда крабика. Заметила взгляд официанта. Он направился к ней, излучая готовность избавить ее от любого дискомфорта. Оля жестом остановила официанта.