Мое ледяное проклятье - Анна Одувалова

Сердце сжималось от осознания того, что это я сделала его таким. Уничтожила живую красоту, веселый нрав и создала думающую и разговаривающую ледяную статую с невероятной магической мощью. Почему я до сих пор жива? Он должен был убить меня сразу, едва я появилась в Сноухельме. Ну или когда попыталась сбежать. Но я до сих пор стояла рядом с ним, разговаривала и дышала. И не могла понять – почему.

– Так почему я еще жива, Ранион? Может, действительно лучше закончить все это сейчас? Ты мучаешь меня… Но, кажется, и сам мучаешься вместе со мной.

– А может быть, мне нравится мучиться вместе с тобой? – спросил он и качнулся ближе. Снова стало холодно. А когда его ладонь скользнула по моей щеке, я задрожала. – Так я чувствую себя почти живым. И у меня появляются желания…

– Какие?

– Которые не дают тебя убить.

– Например? – сглотнув, спросила я и почти не удивилась, когда Ранион склонился ко мне и накрыл мои губы своими, ледяными. Вряд ли я выживу после такого поцелуя. Холод пробрал до костей, когда руки Раниона заключили меня в объятия, а температура воздуха вокруг, казалось, упала еще на десяток градусов. Дыхание перехватило, а губы онемели. Поцелуй обескураживал. Соотношение льда снаружи и непривычного, зарождающегося жара внутри заставляло сходить с ума. Я не поняла, в какой момент его ледяные губы перестали обжигать холодом и отогрелись. Или это мои замерзли настолько, что я перестала чувствовать? Меня словно пронзило током, когда язык Раниона настойчиво скользнул между моих зубов. Я выгнулась навстречу, прижимаясь к ледяному телу и не замечая, как снежинки вокруг нас снова закручиваются в вихрь.

Ранион целовал меня настойчиво, заставляя покоряться ударам языка и смелым губам, а когда слегка прикусил мою нижнюю губу, я вздрогнула и поняла, что просто схожу с ума от ледяных прикосновений.

Когда я почти перестала соображать, Ранион внезапно отпрянул, уже во время движения растворяясь в снежной буре и снова превращаясь в сумасшедшую стихию. На секунду я опять потерялась в пространстве, а потом снег исчез, и я оказалась наедине с тихой зимней ночью и горящими после поцелуя губами. Я не понимала, что сейчас произошло и хорошо мне или плохо. Может быть, я уже замерзла, и именно поэтому мне тепло несмотря на то, что температура воздуха осталась прежней?

Я прикоснулась рукой к припухшим губам. Холодные, но ничего похожего на обмороженную отметину, которую ледяной оставил на моей шее в примерочной.

Ее губы были горячими. Нет. Просто огненными. Они отогревали и плавили не только мою кожу, заставляя захлебываться в неизведанных ощущениях, но и сердце. Мне было тепло. Впервые за долгие восемь лет мне было тепло. Нереальное, давно забытое ощущение, которое до духов тьмы напугало.

Бросив Валенси на морозе, я позорно сбежал, чтобы теперь носиться над городом словно угорелый и пытаться разобраться в себе. На короткие мгновения показалось, будто проклятье отступило. Я чувствовал жар, растекающийся от ее губ по моему телу, я хотел сжимать ее сильнее, ведь эти прикосновения дарили тепло…

А потом я испугался. В том числе из-за того, что могу израсходовать свою личную батарейку слишком быстро. Стало страшно от мысли, что, забирая тепло, я убиваю Валенси. К этому я оказался не готов. Она была мне нужна. После этого поцелуя – еще нужнее, чем я думал раньше. А это означало лишь одно. Оставлять Валенси на морозе нельзя, но и вернуться за ней я сейчас не мог. Слишком сильными были впечатления от нашего поцелуя. Я отвык от таких разрушающих эмоций.

Без стука распахнул окно в знакомую спальню. Женевьев не изменила себе и с мужем делила ту же постель, на которой я лишил ее невинности. Даже убранство комнаты осталось прежним. Я нахально уселся на подоконник, подождал, когда закончит орать проснувшийся Дэвид, и обратился к открывающей от возмущения рот Женевьев.

– Мне нужна твоя помощь. Точнее даже не мне… – начал я издалека.

– Ранион, ты вообще сдурел?! Убирайся из моей спальни! – подал голос Дэвид, который в последнее время как-то осмелел.

– Твоего тут только тапочки, – отмахнулся я и обратился к Женевьев: – Жен, я скотина. Я оставил Валенси тут недалеко, в лесу. Забери ее, пожалуйста, а то она замерзнет.

– Ты совсем сбрендил? – подозрительно уточнила она, не торопясь, впрочем, вылезать из кровати.

– Я был расстроен. И еще… Этот придурок, который хотел ее увезти, тоже где-то за городом. Пытается из сугробов вылезти в люди. Валенси просила его не убивать. Мне кажется, будет логично, если ты поедешь вытаскивать сестру. А твой одноклеточный – своего другана.

– Какого другана? – удивилась Женевьев.

– Ну, а как, ты думаешь, этот Дилан нашел Вал? Сам, что ли? Сильно сомневаюсь. Ему помогли. И выводы, которые напрашиваются, мне не нравятся.

– Мы не можем уехать вдвоем! – подал голос Дэвид, напрочь игнорируя то, что я говорил секунду назад. – Вообще-то у нас Китти. Нельзя оставлять ее одну.

– Ну, думаю, тогда Дилан замерзнет в сугробе. Его вы скорее бросите, чем Вал. И поверьте, не особенно расстроюсь. Он мне не понравился. Поэтому вы тут сами решайте, как будете распределять силы.

– Ты хорошо придумал, Ран! – возмутилась Женевьев и все же откинула одеяло в сторону. А она изменилась. На смену кружевным провокационным сорочкам пришли длинные, теплые, в пол, как у примерной жены. – Я должна вытащить Валенси среди ночи с мороза, потому что ты изволил ее там кинуть. Дэвид поедет за Диланом. Стесняюсь спросить, а что будешь делать ты? Обижаться на весь свет и чинить нам препятствия в виде внеочередного бурана?

– Ну почему же. – Пожал плечами, радуясь, что Женевьев не представляет, о чем я сейчас думаю. – Я пойду кормить котика.

– Котика? – потрясенно пробормотала Женевьев, а я, пользуясь повисшей паузой, добавил:

– Вы же не догадались покормить котика Вал. А рыжая пушистая скотина явно хочет жрать.

Оставив семейную пару размышлять над создавшейся ситуацией, я убрался с окна, правда, так и не потрудился его закрыть. Еще и пол щедро присыпал снегом. Было приятно представлять, как Дэвид ругается, напяливает на тощие волосатые ноги домашние тапочки и по сугробам бежит закрывать окно, а потом веником сметает стремительно тающий снег, чтобы Женевьев смогла встать и отправиться спасать замерзающую Валенси.

В их паре Женевьев была королевой, а Дэвид – вечным пажом. Когда-то она, прекрасно зная о его влюбленности, говорила, что некоторым мужчинам не суждено выйти из френдзоны. Дэвид сумел на ней жениться, но так и остался где-то там, на периферии, чем-то средним между помощницей по хозяйству и жилеткой, в которую можно порыдать. Я видел их отношения, и, наверное, поэтому позволил этим двоим жить спокойно. Дэвид не занял мое место. Рядом с Женевьев он смотрелся жалким. Комнатная собачка, а не муж. С таким я мог смириться.

Ну а сейчас… сейчас у меня появился другой интерес. И он пугал.