Кафе лунатиков - Лорел Гамильтон

Ирвинг ухмыльнулся:

– А я рассчитываю на твою защиту.

– Сукин ты сын! – рассмеялась я.

– Может, и так, но я тебя знаю, Блейк. Тебе не понравится, что Ричард от тебя что-то скрывает. Тебе точно не понравится, что он пытается тебя уберечь. А, кроме того, я тебя много лет знаю. Вряд ли ты будешь стоять и смотреть, как твой друг выбивает мне бубну.

Ирвинг знал меня лучше Ричарда. И от этой мысли не становилось приятнее. Меня что, обмануло красивое лицо, обаятельное чувство юмора? А настоящего Ричарда я не разглядела? Я покачала головой. Неужели я обманулась полностью? Оставалась надежда, что это не так.

– Так ты мне даешь свою защиту?

Он улыбался, но было что-то еще у него в глазах. Страх, может быть.

– Тебе надо, чтобы я это сказала вслух официально?

– Да.

– Такое правило в подполье у ликантропов?

– Одно из правил.

– Я даю тебе свою защиту, но взамен требую информации.

– Я же тебе сказал, Блейк, я ничего не знаю.

– Расскажи, каково это – быть ликантропом. Ричард, кажется, намерен держать меня в темноте. А я этого не люблю.

– Об этом я слышал, – улыбнулся Ирвинг.

– Ты будешь моим гидом в мир лохматых, а я избавлю тебя от Ричарда.

– Договорились.

– Когда Маркус хочет встретиться?

– Сегодня ночью. – У Ирвинга хватило такта хотя бы смутиться.

Я покачала головой:

– Не выйдет. Я иду спать. Завтра я готова встретиться с Маркусом, но не сегодня.

Ирвинг глядел в чашку, постукивая по ней пальцами.

– Он хочет сегодня. – Ирвинг поднял взгляд. – Почему, ты думаешь, я ночевал в машине?

– Я не состою на побегушках у каждого монстра в этом городе. Я даже не знаю, о чем этому мохнатому понадобилось говорить. – Откинувшись в кресле, я скрестила руки на груди. – И ни за что не пойду сегодня ночью играть в игры с оборотнями.

Ирвинг заерзал на стуле, медленно вращая чашку. И снова не стал встречаться со мной глазами.

– Что еще?

– Маркус велел мне организовать с тобой встречу. Если бы я отказался, он бы меня... наказал. Если бы я пришел, разозлился бы Ричард. Я попал между двумя самцами альфа, и не по своей воле.

– И ты просишь защитить тебя от Маркуса, а не только от Ричарда?

– Нет, – сказал он, мотнув головой, – нет. Ты отличный игрок, Блейк, но вы с Маркусом в разных лигах.

– Рада это слышать.

– Так ты встретишься с ним сегодня?

– Если я скажу “нет”, тебе придется плохо?

Он уставился в чашку.

– Если я отвечу “нет”, ты мне поверишь?

– Нет.

Ирвинг поднял очень серьезные карие глаза.

– Он выйдет из себя, но я останусь в живых.

– Но тебе он сделает очень больно.

Это не был вопрос.

– Да. – Очень тихое слово, очень робкое. Совсем не похоже на Ирвинга.

– Я с ним увижусь при одном условии. Что на встрече будешь присутствовать ты.

Лицо его расцвело улыбкой от северного полюса до южного.

– Блейк, ты настоящий друг.

Ушла вся его печаль, когда возникла возможность выяснить, что же все-таки происходит. Стоя по шею в аллигаторах, Ирвинг оставался репортером. Прежде всего репортером, а потом уже ликантропом.

Одна эта улыбка стоила того, чтобы согласиться. Да и потом, я хотела знать, действительно ли Ричарду грозит опасность. Единственный способ это узнать – встретиться с человеком, который ему угрожает. К тому же я не очень дорожу здоровьем тех, кто угрожает моим друзьям. Пули с серебряной оболочкой вампира только притормозят, если не попасть в сердце или в голову. Но серебряная пуля убивает вервольфа – никаких вторых попыток, никаких исцелений – наповал.

Маркус, быть может, это помнит. Если он меня заставит, я даже могу освежить его память.

Ирвинг позвонил от меня Маркусу. Снова он не знал зачем, но Маркус велел ему позвонить перед тем, как мы явимся. Я пошла в спальню, повесила свой костюм (“только сухая чистка”) и переоделась. Черные джинсы, красная водолазка, черные найковские кроссовки с синей оторочкой и настоящие носки. Спортивные носки как обыденная одежда зимой не годятся.

Потом я потянулась за пухлым зеленым свитером, выложенным на кровать, и задумалась. Дело было не в том, что на свитере стилизованные рождественские елки, и это не самая крутая из моих шмоток. На это мне было наплевать. Сомнения были, брать ли второй пистолет. Модный аксессуар, который дороже и ближе моему сердцу, чем любая шмотка.

Ликантропы мне пока что не угрожали, но лапушка Гретхен из вампов – вполне. Может быть, она и не мастер вампиров, но близка к нему по классу. Кроме того, воспоминание, как тот коп отобрал у меня браунинг, было еще свежо. Слишком у меня много врагов в противоестественном мире, чтобы ходить безоружной. И я сунула своего приятеля во внутреннюю кобуру в штанах. Удобная штука, и линию джинсов не нарушает – если не смотреть по-настоящему.

Из резервных у меня главным был “файрстар” калибра девять миллиметров. Маленький, легкий, приятный на вид, и я его могу носить у талии и при этом еще и сесть. Свитер у меня до середины бедер. Пистолет не виден, если меня не обыскать. Он спереди, чтобы выхватить его любой рукой. Даст Бог, не понадобится. Даст Бог.

Под свитером выступили ремни наплечной кобуры. Я видела людей, которые носили наплечные кобуры под толстыми свитерами, но драгоценные мгновения уходят, что бы нашарить оружие под тканью. Лучше выглядеть не слишком модной, но быть живой.

Свитер был слишком длинным для кожаного жакета, и потому я снова надела свое черное пальто. Как у Филиппа Марлоу – один к одному. Запасных обойм я брать не стала. Решила, что двадцати одного патрона на одну ночь должно хватить. Даже ножи я оставила дома и почти уговорила себя оставить дома и “файрстар”. Обычно я начинаю носить два пистолета лишь тогда, когда кто-то пытался меня убить. Я пожала плечами. А зачем этого ждать? Если он мне не понадобится, буду завтра чувствовать себя дурой. А если он понадобится, а его не будет, совсем не буду себя чувствовать.

Ирвинг ждал. Сидел на диване, как хороший мальчик. Как ученик, которому учитель велел стоять в углу.

– Что такое?

– Маркус велел мне просто рассказать тебе дорогу. Он не хочет, чтобы я присутствовал. Я ему сказал, что без меня ты не поедешь. Что ты ему не доверяешь. – Ирвинг посмотрел мне в глаза. – Он здорово разозлился.

– Но ты настоял на своем.

– Ага.

– Так почему я не слышу радости в твоем голосе?