Странный Томас - Дин Кунц

Дверной проем, казалось, перегораживала стена чернейшего обсидиана, который не удосужились отполировать, а потому он и не блестел.

Я не считаю себя бесстрашным. Бросьте меня в клетку к голодному тигру, и, если я сумею выбраться из нее, мне потребуется ванна и чистая пара трусов и брюк, как и любому другому человеку.

Но уникальность тропы, по которой я иду по этой жизни, состоит в том, что я куда в большей степени боюсь известных угроз и в меньшей — неизвестных, тогда как большинство людей страшится и первого, и второго.

Огонь пугает меня, и землетрясения, и ядовитые змеи. А больше всего я боюсь людей, потому что слишком хорошо знаю, на какие зверства способны представители человеческого рода.

Для меня, однако, наиболее запутанные загадки существования, смерть и то, что следует за ней, не являются пугающим фактором, потому что я каждый день имею дело с мертвыми. Кроме того, я верю, что то место, куда я в конце концов уйду, напрасно называют небытием.

В фильмах-ужастиках разве вы мысленно не советуете людям, попавшим в дом, где обитают призраки, поскорее убраться оттуда? Наверняка при просмотре такого фильма у вас возникает желание крикнуть: «Сообразите, наконец, куда попали, и сваливайте!» Но ведь эти герои лезут в комнаты, где совершались кровавые убийства, на чердаки, затянутые паутиной с блуждающими тенями, в подвалы, где ползают тараканы и мокрицы, а когда их рубят на куски, закалывают мечами, вспарывают им животы, обезглавливают, сжигают, в зависимости от фантазий голливудского режиссера-психопата, мы ахаем, содрогаемся всем телом, а потом говорим: «Идиоты». Потому что такая судьба достается им исключительно из-за собственной глупости.

Я не глупец, но один из тех, кто никогда не убежит из того места, где могут обитать призраки. Особый паранормальный дар, с которым я родился, побуждает меня исследовать это место, и я не могу сопротивляться требованиям моего таланта, точно так же, как музыкант-вундеркинд неспособен устоять перед магическим зовом рояля. И смертельный риск не останавливает меня, как не останавливает он пилота истребителя, жаждущего поднять свою боевую машину навстречу врагу.

Этим, среди прочего, руководствуется Сторми, когда иногда задается вопросом, что у меня, дар или проклятие.

Стоя на грани чернющей черноты, я поднял правую руку, словно собрался принести присягу, и приложил ладонь к барьеру, который вроде бы высился передо мной. Но темнота, пусть не пропускала и не отражала свет, не оказала ни малейшего сопротивления приложенному мною давлению. Моя кисть просто исчезла в этом мраке.

Под «исчезла» я подразумеваю следующее: за поверхностью этой стены тьмы я не видел даже намека на мои шевелящиеся пальцы. Теперь моя рука заканчивалась запястьем: кисть словно ампутировали.

Должен признать, сердце у меня колотилось бешено, хотя никакой боли я не почувствовал, и облегченно выдохнул, но беззвучно, когда, отдернув руку, увидел, что все пальцы на месте, в целости и сохранности. У меня создалось ощущение, будто я только что поучаствовал в фокусе Пенна и Теллера, плохишей от магии, как называют они себя.

Когда же я переступил порог, одной рукой крепко держась за дверной косяк, то попал не в иллюзорный, а в реальный мир, который, правда, казался даже более нереальным, чем сон. Чернота оставалась по-прежнему черной, от холода кожа покрылась мурашками, тишина стояла в ушах, прямо-таки как свернувшаяся кровь у человека, убитого выстрелом в голову.

И хотя по ту сторону двери я не мог разглядеть ни зги, я без труда видел коридор, освещенный нормальным светом. Та черная «стена», через которую я прошел, ни в малой степени мне не мешала. Ее словно и не было.

Повернувшись к коридору, я, можно сказать, уже приготовился к тому, что увижу Человека-гриба, уставившегося на единственную видимую мою часть: пальцы, отчаянно сжимающие дверной косяк. К счастью, в доме я по-прежнему оставался в гордом одиночестве.

Удостоверившись, что могу видеть дверь в коридор, то есть всегда найду путь из темноты к свету, я отпустил дверной косяк. Двинулся в черноту и, отвернувшись от света, тут же ослеп. А оглох еще раньше.

Лишившись слуха и зрения, быстро потерял ориентировку. Однако сумел нащупать рукой стену, потом нашел выключатель, щелкнул им вверх, вниз, опять вверх, но окружающая меня кромешная тьма, само собой, не изменилась.

И тут я вдруг увидел маленький красный огонек, которого, я мог в этом поклясться, не было мгновением раньше: цветом он более всего напоминал налитый кровью глаз, хотя глазом определенно не был.

Я, похоже, лишился и способности более-менее точно определять расстояние до тех или иных предметов, поскольку мне казалось, что до этого крошечного маяка многие мили, он напоминал мне сигнальный огонь на мачте корабля, плывущего далеко от берега в ночном море. Но этот маленький домик, естественно, не мог вмещать в себя такие просторы.

Убрав руку с бесполезного выключателя, я почувствовал прилив бесшабашной храбрости, какие случаются у пьяниц, принявших соответствующую дозу. Ноги словно летели над полом, когда я направился к красному огоньку.

Сожалея о том, что я не съел второй кокосо-вишне-шоколадный шарик мороженого, я сделал шесть шагов, десять, двадцать. Маяк не увеличился в размере, более того, складывалось впечатление, что он удалялся от меня с той же скоростью, с какой я приближался к нему.

Я остановился, повернулся, посмотрел на дверь. Хотя к огоньку не приблизился, от двери я отошел на добрых сорок футов.

Но куда больший интерес, чем расстояние до двери, вызвала у меня фигура, силуэт которой четко вырисовывался в дверном проеме. Нет, это был не Человек-гриб. В дверном проеме, подсвеченный со спины горящим в коридоре светом, стоял… я.

Хотя загадки Вселенной не так уж сильно пугают меня, я не потерял способности удивляться, изумляться, испытывать благоговейный трепет. Все эти чувства я и ощутил в тот самый момент.

Убежденный, что это не зеркальное отражение и я в этот момент смотрю на другого меня, я тем не менее подтвердил мою догадку, помахав рукой. Другой Одд Томас не повторил этот жест, как обязательно сделало бы отражение.

Поскольку я стоял в непроглядной тьме, он не мог увидеть меня, поэтому я попытался докричаться до него. Почувствовал, как в горле вибрируют голосовые связки, но если какие-то звуки и слетели с моих губ, я их не услышал. Понятное дело, мой беззвучный крик не долетел и до его ушей.

Осторожно, точно так же, как и я, второй Одд Томас протянул руку в черноту, а потом удивился иллюзии ее ампутации.

Но даже появления в черной комнате кисти второго Одда Томаса хватило для нарушения хрупкого равновесия, и она покачнулась, как шарнирная опора гироскопа, тогда как красный огонек по ее центру остался на прежнем месте. Подхваченный силами, не подвластными моему контролю, тут уместно сравнение с любителем серфинга, которого гигантская волна сбрасывает с доски и тащит за собой, я непонятным мне способом покинул это странное помещение и…