Звездочка и Коробок - Дарен Кинг

— Да, я помню это название. Дуркчестер. Туда надо ехать на поезде. Долго-долго.

— Пойдем, — говорю. — А то тут как-то стремно.

На стене висит плакат, накрытый плотной прозрачной пленкой. На нем нарисован солдат, ну, такой, в военной форме, и у него на фуражке написано, как бы вышито: «Будь самым лучшим». Я вот думаю, это классно, когда ты лучший. Но я не лучший. Я просто еду в Гемптон, чтобы отдать таблетки тем людям, ну, которым Коробок говорил, что их надо отдать. Эти люди, которым надо отдать таблетки, дадут нам денежку, которую надо будет отдать Коробку. Денежку за таблетки, которые мы им дадим. Ну, которые нам дал Коробок. Чтобы мы их отдали тем людям. А потом, когда мы...

— Вот он. — Звездочка тянет меня за рукав. — Вот он, Ствол.

— Что?

— Поезд.

— Он еще не подошел. — Потом нам отсыплют таблеток. Ну, эти люди. К которым мы едем. Везем таблетки. Они нам отсыплют таблеток, и мы их съедим, потому что мы любим друг друга. Ну, мы со Звездочкой. Я люблю Звездочку, а она любит меня. Потому что у нас любовь. И вот мы, такие влюбленные, стоим на перроне и смотрим на рельсы. Ждем поезд, который пока еще не подошел. Мы со Звездочкой...

— Ну, где же поезд?

— Звездочка, — говорю. — Ты, пожалуйста, помолчи. Дай мне подумать.

Я забыл, где я там остановился. Ну, где я думал. О чем.

Мы со Звездочкой стоим на перроне, ждем поезд, который пока еще не подошел, то есть мы пришли раньше поезда и теперь его ждем. Звездочка задает дурацкие вопросы. Я прошу ее помолчать. Мы стоим на платформе, рассматриваем людей. Людей много. В основном это дяденьки с портфелями и сердитыми лицами, и они тоже смотрят на нас, так сердито, и у них словно на лицах написано: посмотрите на них, на этих убогих наркотов, — и это неправильно, несправедливо, ну, что они думают о нас плохо, они смотрят на нас и вообще ничего не видят, они не видят, что мы со Звездочкой любим друг друга.

И вот мы уже в поезде. Мы со Звездочкой. В голову лезут всякие мысли. Они у меня в голове, эти мысли. И я тоже с ними, внутри. У себя в голове. Вместе с мыслями. И там еще Звездочка. Потому что я думаю о ней. Она — в моих мыслях. А мысли — в моей голове, так что Звездочка тоже в моей голове. Вместе с мыслями и со мной. Мои мысли разрезаны на фрагменты. Ну, как поезд разрезан на разные вагоны. Когда...

— Ствол.

— Звездочка, помолчи. Дай подумать.

Когда мы садились на поезд, нам пришлось разбираться, в какой вагон сесть. Мы пробежались по всей платформе. Заглядывали в окна, решали, какой вагон лучше. Потом выбрали и вошли. Ну, то есть сели на поезд. Хотя мы вошли внутрь, а не сели на крыше. Просто так говорят: сесть на поезд. В общем, выбрали мы вагон, но, наверное, не тот. Потому что, когда мы вошли в этот самый вагон, там уже было полно народу: сердитые дяденьки, которые читают газеты, и сердитые тетеньки, у которых, Звездочка говорит, наверняка менструация, потому что они все сидят нога на ногу, и лица у них... ну, такие... пожеванные, как будто их подбородки и лбы — это зубы, и эти зубы жуют им лица. Они все сердитые и молчат. Молчат даже тогда, когда мы со Звездочкой пытаемся с ними заговорить. А это неправильно. Мы вообще ничего не сказали. Сказали только: привет. В смысле — здравствуйте. Сказали так хорошо, дружелюбно. А они просто молчат, даже не отвечают. Они не ругаются и даже не смотрят на нас со Звездочкой, как будто нас вообще нет. Мы с ней уходим в другой вагон, и там повторяется та же история.

Мы со Звездочкой зависаем в тамбуре, ну, между вагонами. Потому что в вагон совершенно не хочется. Там очень сердитые дяденьки и тетеньки. Мы открываем окно, нажимаем на кнопку, которая открывает окно, и на нас дует ветер, как будто это такая кнопка, которая включает ветер. Это...

— Ствол, ты со мной больше не разговариваешь?

— Разговариваю. Только сейчас, погоди. Через минуту начну разговаривать. — Я говорю ей: — Отпусти кнопку. Не надо ее нажимать все время.

Это так действуют стразы. Сначала тебе вставляет, потом отпускает, а потом снова вставляет и опять отпускает. То есть ты думаешь, что они больше не действуют, стразы, а они еще действуют, еще как действуют. Вот и мы тоже... Мы со Звездочкой не ели стразы уже три дня, но они еще действуют — те, которые мы съели раньше, три дня назад. Называется: остаточные явления. Они остаточные, но недостаточные. Потому что нам хочется съесть еще. Ну, чтобы действие было сильнее. Когда мы...

— Ствол.

— Тс-с.

— Ствол. — Звездочка говорит: — А давай ты немножко меня полижешь. Ну или я тебя.

— Нет.

— Ну, Ствол. Ну давай.

— Нет.

Когда мы приедем в Вульвергемптон, мы найдем тех людей, которым надо отдать таблетки, ну, которым Коробок говорил, что их надо отдать, а они, эти люди, дадут нам денежку, которую надо будет отдать Коробку, денежку и таблетки, денежку — для Коробка, а таблетки — для нас, ну, за то, что мы привезем им таблетки. Этим людям, которым мы их привезем. Ну, таблетки. Которые в пакетике. Который привязан к моим джинсам, к петельке для ремня, и заправлен внутрь, ну, чтобы было не видно. Пакетик с таблетками едет на мне, в моих джинсах, как мы со Звездочкой едем в поезде.

Звездочка смотрит на меня. Я уже знаю, что, когда она смотрит вот так, это значит, что она говорит что-то такое, что мне стоит послушать, потому что она говорит все правильно, даже если она говорит неправильно. Она смотрит мне прямо в глаза, ищет во мне что-то такое, что захочет ответить на ее предложение полизаться. Она...

— Ствол.

Я говорю:

— Нет. — Она ничего не найдет. Ничего такого во мне, что захочет ответить. Ну, на ее предложение. Потому что мне вовсе не хочется никаких глупостей. Вот Звездочке всегда начинает хотеться глупостей, если кто-нибудь на нее сердится. И если не сердится — тоже. А мне, если я не на таблетках, совершенно не хочется глупостей. Если я не на таблетках, мне вообще ничего не хочется. Никаких глупостей.

Собственно, в этом и трудность. Мне хочется глупостей только тогда, когда я на таблетках. Но зато если я на таблетках, мне сразу хочется, да. Еще как хочется. Прямо страшно подумать как. Сразу хочется заняться чем-нибудь по-настоящему нехорошим. И не смейтесь, пожалуйста. В этом нет ничего смешного, С вами все точно так же. Ну, может, чуть-чуть по-другому, но смысл тот же самый.

Я стою, просто думаю о своем и вовсе даже не думаю о каких-то там глупостях, просто смотрю в окно, где рассвет. Он оранжевый, рассвет. А небо — синее. И все это вместе похоже на апельсиновый сок с газировкой, когда пьешь его через соломинку, ну, через которую пьют.

— Ствол. — Звездочка говорит: — Ну давай. Ты же у меня не мужчина, а зверь,

— Что?

— Мне хочется, Ствол. — Звездочка говорит: — Мы уже давно не занимались ничем нехорошим.

— И что?

— Ну, вот и хочется уже заняться. А то ты меня совсем забросил. — Звездочка говорит: — Это неправильно.