Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

Ужасающие новости приходили с центрального и северного участков Восточного фронта, однако на нас они производили мало впечатления. У нас было полно собственных забот, хотя зима на юге не была настоящей «русской зимой». На южном побережье Крыма снег выпадает крайне редко. В расположенных к северу от них горах зима очень напоминает зиму в Германии.

Поначалу госпиталь разместили в Шули. Это была деревушка средних размеров, расположенная при входе в долину, которая постоянно находилась под огнем русской артиллерии. Мы проводили операции в здании местной школы. Каждый день случалось по три или четыре массированных обстрела, операционной стол находился в той части здания, которая была обращена в сторону противника.

Разместить нас в этом месте было глупо как с военной, так и с практической точки зрения. Хотя в это время большинством подразделений все еще командовали офицеры, имевшие за плечами опыт Первой мировой войны, казалось, что таинственным образом они полностью забыли, что такое окопная война. Давно надо было начинать строительство блиндажей. Ранее этому вопросу придавалось большое значение, поскольку в них раненые могут находиться, по крайней мере, в относительной безопасности. Однако ничего подобного не делалось.

С медицинской точки зрения это было чистым безумием, что тяжелораненые, которых нам приходилось оперировать, затем вынуждены были еще несколько дней лежать под обстрелом. Когда солдат ранен, ему хочется оказаться как можно дальше от линии огня и он держится из последних сил. Только попытайтесь себе представить человека, лежащего на ковре, беспомощного, неспособного самостоятельно двигаться, с минуты на минуту ожидающего, что его накроет очередным залпом. Едва отошедшие от действия анестезии, ослабленные, с пониженным давлением, наши пациенты вновь впадали в состояние коллапса. Длительное пребывание в состоянии тревоги приводит к сокращению мельчайших кровеносных сосудов и к нарушению деятельности кишечника; внезапный испуг приводит к выбросу адреналина в кровь. Иногда вернуть человека в нормальное состояние не удается. Мы потеряли довольно много пациентов, которых при других обстоятельствах вполне можно было бы спасти. Число могил на кладбище, расположенном напротив школы, росло с угрожающей быстротой.

Как раз в это время ко мне доставили капитана, который был ранен крошечным осколком мины. Он ему попал как раз под основания ребер с левой стороны, было трудно определить, проник ли осколок в брюшную полость или же в грудную клетку. Кроме небольшого уплотнения в верхней левой части брюшной полости, я больше ничего не смог нащупать, но оно могло быть вызвано и повреждением диафрагмы. Все это не внушало особого оптимизма, а кроме того, пациент сразу же спросил меня, сколько ему еще осталось жить.

С хирургической точки зрения было бы правильным сделать лапаротомию – вскрыть брюшную полость и поставить диагноз после прямого обследования. Если выяснится, что повреждены кишечник или один из больших кровеносных сосудов, необходимо делать операцию, если же выяснится, что там нет ничего серьезного, можно будет просто зашить разрез. Разумеется, это довольно сложная операция, но она не представляет сколько-нибудь серьезной угрозы для жизни пациента. Однако, если хирург не станет делать такую операцию и у пациента окажется повреждение внутренних органов, он неизбежно умрет. По своему прошлому опыту я знал, что в спорных случаях лучше не предпринимать поспешных шагов и подождать дальнейшего развития событий – хотя для полной уверенности я всегда советовался со своим коллегой, очень опытным врачом, который обследовал раненых исключительно внимательно, поэтому я потом мог их оперировать, нисколько не опасаясь, что их состояние ухудшится.

Однако в данном случае было крайне опасно вскрывать брюшную полость просто с целью диагностики. Нельзя было требовать от пациента оставаться под огнем в течение нескольких дней после такой операции, тем более что сам человек был уверен, что у него больше шансов умереть, чем выжить. Требовался всего час, чтобы доставить его на машине скорой помощи до полевого госпиталя, поэтому я и решил отправить капитана туда. Несмотря на то что он испытывал сильную боль, я не стал делать ему укол морфия. Поскольку, если у него на самом деле ранение в брюшную полость, боль станет тем важным фактором, который поможет другому хирургу поставить правильный диагноз.

В полдень до нас дошли новости, что капитан умер во время поездки. Поскольку он испытывал сильную боль, он время от времени просил водителя скорой помощи делать остановки, поэтому поездка затянулась почти на 2 часа.

Командир роты сказал мне, что начальник медицинской части дивизии намерен провести расследование этого случая, поэтому я изложил суть дела Ромбаху. В свое время он прослушал специальный курс судебной медицины и смог убедить начальника медицинской части дивизии, что отказ от операции не следует рассматривать как пренебрежение своими обязанностями со стороны хирурга, если причина смерти не была установлена при вскрытии. По некоторым причинам, которые я так и не смог выяснить, вскрытие трупа произведено не было.

Но все это мало меня волновало. Скорее всего, причиной смерти послужило повреждение селезенки. Без сомнения, капитан остался бы жив, если бы я сразу же сделал ему операцию. Это я был виновен в его смерти.

На следующий день – после смены хирурги имеют право отдыхать целых 24 часа – я отправился в штаб полка, чтобы встретиться с полковником Рейнхартом. Он встретил меня со всей сердечностью старого друга. Он уже знал суть дела и постарался меня успокоить. Я полностью разделял его возмущение тем обстоятельством, что полевой хирургический госпиталь продолжал оставаться в Шули. Он мог видеть деревушку со своего командного пункта и часто вспоминал о нас в тот момент, когда видел, что снаряды летят в нашу сторону. Я спросил его, не будет ли это считаться трусостью, если мы переместимся в более безопасное место. Он засмеялся, похлопал меня по плечу и сказал:

– Выбрось все эти героические глупости из своей головы. Ты через все это уже прошел. У тебя совершенно другая задача. Я обсужу этот вопрос с командиром дивизии.

Мы поднялись на наблюдательный пункт полка. Полковник Рейнхарт показал мне Севастополь через стереотрубу. Можно было только разглядеть несколько высоких домов на гребне холма. В свете садящегося солнца они казались подернутыми легкой дымкой.

Поскольку у нас не было официального разрешения передислоцировать полевой хирургический госпиталь, мы решили это сделать на свой страх и риск. Ромбах обнаружил деревушку Джухари-Каралес. До нее от Шули можно было добраться примерно за полчаса по узкой горной тропинке, что было не так-то легко из-за грязи, но тем не менее она была вполне проходимой. Под предлогом перемещения нескольких наших машин мы перевели хирурга со всей операционной бригадой в Джухари-Каралес. Все серьезные операции стали проводиться именно там. В Шули мы теперь оказывали помощь только ходячим раненым.

Спустя неделю нас посетил хирург – консультант из штаба группы армий. Он сразу же понял, насколько неудобными были занимаемые нами позиции, и дал разрешение перевести в Джухари-Каралес всю часть.

Однако чувство облегчения оттого, что мы перебрались из опасной зоны в более спокойное место, в очередной раз оказалось кратковременным, поскольку общая ситуация была угрожающей. С большим трудом русским опять удалось захватить восточную часть Крыма – Керченский полуостров. Русский десант высадился в гавани Феодосии (Южный берег Крыма). Как выяснилось, рыбаки из Феодосии, которые получили письменное разрешение от местного армейского командования ловить рыбу в бухте, показали им проходы через минные поля. После захвата города русские повыбрасывали раненых из местного госпиталя на улицу, а затем облили их водой. Я всегда слушал подобные истории с большим недоверием. Было известно, что у «других» был особый отдел, в котором специально придумывали подобные ужасные истории. Но в данном случае русским удалось сделать то, чего мне ранее не приходилось слышать даже в самых страшных историях. Остались свидетели, которым чудом удалось выжить.