Волчья кровь - Ульяна Соболева

– Их можно забрать насильно!

– Попробуйте!

Оскалился, чувствуя, как резко пробились клыки и зачесались кончики пальцев. Я альфа, и мое обращение может произойти в любой момент, не только после захода солнца.

– Хорошо!

Воронов сел обратно в кресло.

– Забудем про смертную… ошибки у всех случаются. Но они не должны повториться.

– Не повторятся! – заверил его я и позволил волчьим клыкам спрятаться в деснах. – Жду вестей через неделю, Воронов. До встречи!

Когда шел длинным коридором к лифту, ведьма догнала меня.

– Она…бесценна, правда?

Резко обернулся и посмотрел в красивое и очень бледное лицо чанкра.

– Кто или что?

– Эта смертная бесценна. Она не такая, как другие…

– Я не знаю, о чем вы говорите!

– Значит…скоро узнаете…очень скоро.

Прошептала и попятилась назад, продолжая смотреть мне в глаза.

– Нежная бабочка с голубыми глазами…мотылек…она может сгореть…сгореть…сгореть. Или сжечь сама, до мяса, до костей. Так, чтоб сердце вывернуло наизнанку и кости проткнули гниющие внутренности. Так…чтоб все законы были попраны….так, чтобы хотелось убивать…для нее, за нее…ее…ее…ее…

Я вошел в лифт, а навязчивый шепот ведьмы все еще звучал в моих ушах.

Я не верю, что любовь приходит постепенно. Постепенно мы учимся приспосабливаться и понимать, привыкать, а любовь – она бьет вас по голове неожиданно и с первого взгляда. Сокрушительно и беспощадно. Сдирает все защитные покровы, оголяет вас до костей.

(с) Ульяна Соболева. Позови меня

Я за ней наблюдал. Сам себе не отдавая в этом отчет. Наблюдал с самой первой встречи. Безошибочно знал, в какой момент и где она находится. Ощущал запах…он преследовал меня. Есть в нем что-то навязчиво дьявольское, совершенно по-нечеловечески въедливое и манящее. Никогда еще люди не пахли для меня настолько соблазнительно, чтобы вся моя волчья сущность дрожала от возбуждения и от похоти. Не знаю, что меня сдернуло с катушек. Наверное, то, что в них отражалось. В ее глазах. Она никогда не опускала их сразу в пол. Успевала полоснуть меня взглядом, успевала встретиться им с моими глазами и… моя ярость, которая должна была вспыхнуть из-за ее своеволия, она сходила на нет. Смертная меня не боялась…Нет, она боялась, но что-то еще не давало ей в полной мере погрузиться в тот животный страх, присущий всем эскамам. То ли это наглость, то ли безрассудство, не присущее отборному, трусливому мясу. Там, на лестнице, дрожащая с моим кулоном в руках. Стоит на коленях, опустив голову и протянув ко мне руку… и в этой руке дрожит цепочка. Нет, она не сходит с ума от суеверного ужаса, она трясется, но…но не потому, что боится меня. Она…она трясется, потому что я рядом. От нее пахнет чистейшим, совершенно кристальным женским возбуждением, и мой волк готов взвыть от адской взаимности.

И я понимаю, что должен покарать, должен, на хер, отрезать ей руку или по крайней мере несколько пальцев…

Но она сказала нечто, что не осмелился бы сказать никто. «Я увидела там вас». И нет, это не было подхалимажем, таким привычным для меня. Я фальшь чую за версту. Она была искренней. Настолько живой, настолько невероятно откровенной, что меня самого затрясло от желания услышать эти слова снова.

И сейчас…когда вышел из офиса Воронова, я понимал, что должен был бы сделать, что сделал любой бы на моем месте. Эскама заинтересовала вампиров и нейтралитет. Она засвечена. Она некий крючок, на который меня уже попытались поймать.

– Ее могли подослать…

Раис говорил тихо, но уверенно и словно читал мои мысли. Я привык ему доверять. Моя мать ему доверяла, и мой отец ему доверял. Раис предан нашей семье веками. И то, что он озвучил…где-то внутри меня уже вспыхнуло черно-красным сполохом сомнений.

– Иначе откуда из всех смертных…именно она?

– Засветились убийством полицейских.

– Возможно. Ее надо…

– Я сам знаю, что МНЕ надо, Раис. Под пытками все разговорчивые, и она заговорит.

Этого было достаточно для того, чтобы он замолчал. Он ничто по сравнению с повелителем. Его с колыбели учили, что его никчемная жизнь принадлежит Архам, а теперь и мне, и я в любой момент могу ее взять. Раис Арх ибн Бархам – главный вассар нашей стаи. Моя правая рука, поверенный во всех делах. Он знал меня ребенком, он знал ребенком и моего отца. Он закрыл ему глаза, когда он погиб, и он провел обряд посвящения, когда я стал обращаться. Вернее Раиса – только я сам.

– Я прикажу доставить ее в бункер.

– Прикажи. Чтоб к моему приезду она уже была там.

Прошел к машине, и передо мной распахнули дверцу, предлагая сесть. Пытки. Их не выдерживает никто, и она не выдержит. Что ж, я смогу сожрать самое вкусное, что может предоставить мне смертная – свою боль, ужас и свою агонию. Но радостного извращенного предвкушения внутри не возникло. Какого-то хера я остро реагировал на все, что касалось этого очередного куска мяса. Слишком остро и слишком непредсказуемо даже для меня самого.

И дело не в ее красоте. Я видел красивейших женщин этой планеты. Смертных и бессмертных. Я трахал красивейших женщин, я их жрал, я жрал их эмоции. Но ни одна из них не затрагивала чего-то внутри меня, чего-то…что могло заставить сожалеть о смерти. Ее смерти. Тогда. При первой встрече я убил стражника, посмевшего ее ударить. Молниеносно воткнул в него кинжал. И я до сих пор не знаю ответа – почему. Внешность смертных не имела значения – потому что я не брал в свои покои мясо. Но их всегда отбирали на славу. Сортировали, селектировали и даже проверяли на наличие девственности – вскрытые убирались в столовую сразу же. Чистота эскамы говорила о чистоте ее помыслов, чистота тела – о чистоте души. Позволила себе прелюбодействовать – позволит и украсть, и убить. Таковы наши законы. Архи до меня – брали эскам, убивали и жрали во время сношения. Перед еженощным Рахамазом (обращением в волка с наступлением полуночи) арх брал в свою спальню наложницу, удовлетворял свои плотские потребности, мог уйти в столовую…и выбрать для себя ужин. Кто-то утаскивал эскаму вниз…в подвал и там, в своей клетке упивался ее плотью до рассвета. Потому что человеческая кровь будит зверя. Под волком выжить невозможно, его плоть может разорвать тело смертной, его когти вспарывают кожу до мяса, до костей, а клыки рвут горло в момент экстаза. Оргазм волка – это смерть эскамы. Всегда.

Я пробовал…Я выжирал их жизнь, заливая их тела спермой. Но это было не настолько вкусно, насколько интересно долбиться в живучую полукровку, с возможностью регенерации, полукровку, которая испытывает оргазмы и знает, как удовлетворить хозяина. Эскамы – всего лишь хрупкое и гниющее мясо. С момента моего правления ни одна эскама не легла под волка. И ни одна из них не вызывала во мне возбуждения…до того момента, пока не почувствовал запах Мотылька. Я не отрывал от нее взгляда и ощущал, как каменеет мой член. Как мне хочется попробовать, какая она на вкус, лизнуть капельку ее крови, вонзить клыки в ее тонкую шейку, ощущая пульсацию жизни. Но…не насмерть. Мне кажется, что та боль, которую я могу ей дать, будет намного вкуснее боли моих наложниц, намного сочнее их экстаза будет ее экстаз. И мне хочется вскрыть каждую из этих нежных оболочек, чтобы попробовать и взорваться от упоения ее плотью и разумом. И я…ощутил адский гнев от понимания, что если вскрою ее – это будет первый и последний гребаный раз. Потом от меня вынесут труп. Окровавленный, растерзанный, обглоданный, с костями, вырванными и вывороченными наружу. Бл****дь! Вот она, самая острая эмоция по отношению к ней – адская злость за то, что не могу взять то, что настолько дико захотел, а ее гребаный запах сводит меня с ума.