Неотмазанные. Они умирали первыми - Сергей Аксу

— Миша, я тебя вот за чем позвал. Вот, держи. Это Николая, — подполковник, не поднимая взгляда, протянул капитану руку и разжал кулак.

На широкой как лопата ладони Кучеренко тускло поблескивали «командирские» часы. Шилов сразу узнал знакомый циферблат. Лена подарила одинаковые часы ему и своему брату на 23-е февраля в прошлом году.

Он, как сейчас, помнил тот морозный день. Они всей семьей сидели за праздничным столом. Он, Лена и дети. Он только что пришел домой. После торжественного парада в части. По дороге они с майором Сафроновым в кафе пропустили пару стопок водки в честь великой даты. За что Лена, естественно, его слегка пожурила. Сели за праздничный стол. Ждали шурина, который невесть, куда запропастился, хотя заверял, что будет ровно в два. Тут звонок в дверь. Открыли, а на пороге — брат Нины, Николай Терентьев в парадной форме с цветами и тортом. Лена бросилась обнимать и целовать брата.

— Коля, миленький, с праздником! Это от меня! Это от нашей любимой мамы! Это от Сережи и Натальюшки! А Миша тебя сам поцелует!

— Я его поцелую! Я его так поцелую! — отозвался сердито, появившийся из гостиной, хозяин.

— Капитан Терентьев по вашему приказу прибыл, мон женераль! — Капитан Терентьев, вытянувшись, щекнув лихо каблуками, отдал честь. — Сережка, держи скорее торт! Вкуснятина, пальчики оближешь! Шоколадный!

— Проходи, вояка! Уже все давным-давно за столом! Только тебя и ждем! — Шилов, пощелкивая подтяжками, топтался в прихожей вокруг шурина. Лена и Сережка с цветами и тортом убежали в кухню, откуда доносился сногсшибательный аромат ванили.

— Ты, куда же слинял, хорек? Мы же договаривались, что вместе с Викторычем идем в «Сиреневый туман» отмечать нашу славную дату.

— Миша, шерше ля фам. Сам понимаешь? — заговорчески полушопотом ответил Терентьев, вешая шинель и делая хитрые глаза.

— Ну, и кобелек, — покачивая головой, отозвался хозяин. — Не сносить тебе головы. Ой, не сносить! Верно, теща говорила, что ты в папашку непутевого уродился. Тот еще кобелек был. Опять, наверное, за чужой женой ухлестывал? Эх, плохо это для тебя, Николаша, кончится, помяни мое слово! Смотри, гулена, допрыгаешься, вызовет Синельников тебя на дуэль или шандарахнет где-нибудь на охоте с двух стволов.

— Ленка! А что, это твой несравненный в таком затрапезном виде? — крикнул Николай, закрывая щекотливую для него тему. — Ну-ка, живо китель с орденами надень!

— Говорит, что ему в нем жарко! — откликнулась из кухни Лена, колдовавшая над пирогом у открытой духовки.

— Где это он успел так разжариться, если не секрет? На дворе двадцатиградусный морозище кусается!

— Тебе виднее, ты с ним служишь, а не я! Где это вы разжариваетесь постоянно!

— Места надо знать! — глухо отозвался Шилов. Округляя глаза и вертя пальцем у виска, зло добавил шопотом. — Кто тебя за язык тянет, дуралей!

Они прошли в комнату. Появилась счастливая сияющая Лена с пирогом на блюде.

— А если пару больших звезд пришпандорить на погоны, наверное, не вылезал бы из кителя? — пошутил шурин.

— А лучше одну, но очень большую, — размечтался Шилов. — Уж тогда бы точно в нем спал!

— А где у нас Натальюшка? — Терентьев заглянул в соседнюю комнату, где от дяди спряталась застенчивая племянница. — Ах, вот она где, солнышко мое ненаглядное! Иди ко мне, маленькая моя принцесса! Смотри, красулька, какой я тебе подарок принес…

Хозяин одел парадный китель с боевыми наградами. Уселись за праздничный стол. Николай поставил на скатерть бутылку кагора.

— Нам — беленькую, а это для Ленки, церковное. Детишкам по столовой ложке тоже можно. Для здоровья. Штопора, естественно, как всегда нет? Кутузов, опять пробку отверткой ковырять будем?

— Николай, обижаешь! На этот раз целых два! — живо откликнулся Шилов и развернулся к серванту.

— Рад, что исправляешься! Не все, значит, еще потеряно, фельмаршал!

— Коля, погоди! Сначала подарки! — встрепенулась вдруг счастливая Лена.

И убежала вместе с Сережкой в другую комнату. Через минуту они вернулись с загадочным видом, держа руки за спиной.

— Дорогие, любимые наши защитники, позвольте мне, вашему главнокомандующему, поздравить вас с Днем Красной Армии и вручить вам подарки от меня и наших детишек!

Она и Сережа достали из-за спин две коробочки. Открыли их. В них были часы. Сияющая Лена, целуя, вручила подарки офицерам.

— Надо же, «командирские»! — сказал Терентьев в восхищении.

— А ты, как думал? — отозвался довольный женой и подарком Шилов.

Лена, прижав к себе своих маленьких чад, как и все, заворожено смотрела на вокзальные часы. Люда в зале было много, ждали поезда с Астрахани. Встречающие были в радостном возбуждении, многие с детьми и цветами.

Как бы в стороне от всех стояла, худенькая как тростинка, Таня Бутакова, ее бледное с темными кругами под глазами лицо резко выделялось из массы людей. Ее муж, Саша Бутаков, прапорщик, в октябре пропал без вести, до сих пор о нем нет никаких известий. Все офицерские жены очень ей сочувствуют. Она осталась совсем одна со своей малюткой.

Стрелка дрогнула и сдвинулась еще на одно деление. Как медленно движется время. Сейчас она их увидит. Своих таких родных и любимых. Мишу и Колю.

— Вот уже больше двух месяцев мы ничего не знаем о нем, не было ни одного письма. Родители сходят с ума, слезы каждый день… — услышала она за спиной всхлипывающий женский голос.

Вот диктор объявила о прибытии поезда, и шумная пестрая толпа повалила на перрон. Наконец-то из-за поворота показался в клубах пара зеленый с красной полосой локомотив.

— Миша! Миша! Мы здесь! — крикнула она и отчаянно замахала рукой, издали увидев осунувшееся усатое лицо своего мужа. Он с трудом пробился сквозь галдящую толпу и обнял своими сильными руками жену и детей. Веки у него дрожали, губы через силу старались улыбнуться. Трехлетняя девчушка испуганно отвернулась и прижалась к матери, она не узнала в этом страшном небритом дядьке своего отца. Потом, осмелев, стала исподлобья поглядывать на него, как он, грустно улыбаясь, что-то говорил маме и Сереже.

— Миша, что-то Коли не видно, — сказала счастливая Лена, окидывая возбужденную пеструю толпу в надежде встретиться взглядом с родными серыми глазами брата.

— Лена, Коля погиб, — еле выдавил из себя Шилов, виновато пряча от нее глаза, из которых вдруг потекли слезы по колючим небритым щекам.

Ей сразу вспомнился тот странный день, недельной давности. Неделю назад. Натальюшка спала. Сережка был в садике. Постирав белье, она накинула на плечи мужнин бушлат и с тазом выскочила во двор. Было довольно свежо. Начало декабря выдалось бесснежным и морозным. Голые ветки деревьев и кустов были покрыты пушистым инеем, поблескивающим тысячами огоньков на солнце. Вокруг вертелись, порхали и щебетали юркие неугомонные синицы.