Изнанка судьбы - Алина Лис

— Пойдешь?! — я вдруг испугалась, что мы расстанемся, и я его больше не увижу.

— Ну да. Терпеть не могу долгих прощаний. Удачи тебе, девочка. Постарайся забыть все, как страшный сон.

Я от этих слов чуть снова не разревелась. Зажмурилась и выпалила:

— Я никогда тебя не забуду!

— Брось! Я — совсем не то, что тебе нужно, — он подтолкнул меня к брату. — Давай, иди! Твоя мать и сестры, наверное, сходят с ума, гадая, куда ты подевалась.

* * *

Пока Элвин не скрылся за поворотом дороги, я смотрела ему вслед.

Он ушел пешком, как обычный человек. А я ждала, что свистнет, и прибежит его конь. Или еще лучше — отрастит крылья и улетит. Не повезло.

Мы с Саймоном переминались у подножия холма и обиженно косились друг на друга. Никто не решался первым заговорить или предложить пойти домой.

Мне не хотелось домой! Дома маменька, много ругани, охов, стонов. И Блудсворд.

Я бы вернулась туда, в невозможный сказочный мир. Туда, где мокрый камень реальнее самой реальности и кобальт туч гуляет по ультрамариновому небу, роняя жемчуга в грязь. Где полированный древесный монстр оплетает тело старой башни и ветер поет, подобно окарине. Кажется, где-то там мой дом…

Я часто думаю глупости. Мой дом — Гринберри Манор. В безопасности, рядом с маменькой, сестрами и братом. Я плохо приспособлена и к нормальному миру, но здесь самое большое расстройство — не получить приглашение на ежегодный бал.

— Вот ведь родственники! — эхом на мои мысли отозвался брат. — Один раз в жизни повезло в сказку попасть — и там достали.

— Мне тоже хочется другой жизни. Очень часто. Но как без нас мама, Китти и Фанни?

Мы постояли, а потом до брата дошло спросить:

— А чего ты так вырядилась?

— Я из дома сбежала.

— Да ну? И мне еще будешь про долг перед семьей рассказывать?!

— Буду, — тут я рассердилась. — Я же, чтобы тебя найти, сбежала! Ты хоть знаешь, что меня собираются за Блудсворда выдать? Из-за тебя!

Он тоже рассердился:

— А я тут при чем? За Блудсворда? И правильно! Он тебя научит вести себя прилично.

— Да, он тоже про это говорил. Обещал показать, что такое боль.

Саймон помрачнел:

— Так и сказал, да? Вот сволочь!

Мой брат может иногда казаться глуповатым. Но у него доброе сердце. И он — один из немногих, кто действительно слышит меня.

— Не хочу домой, — с тоской сказал он. — Я любовь всей своей жизни встретил, а ты…

— Хороша любовь! Образина болотная. Что ты в ней нашел?

— Ты маленькая еще. Подрастешь — поймешь.

Я старше Саймона на год, но такое чувство, что он все время об этом забывает. Это потому, что он наследник.

— Надо идти, — сказала я. И не тронулась с места.

— Надо, — он вздохнул.

А потом мы сели на бревнышко. Отдохнуть. Ненадолго.

* * *

Отметину я нашла, когда переодевалась.

Шрам цвета спекшейся крови, чуть выпуклый на ощупь. Он рассекал грудь напротив сердца ровной чертой. Вторая черта, покороче, шла наискось. Перекошенный крест.

— И вот к чему это опять, а? — возмущенно спросила я в пространство.

Никто не ответил.

Элисон

Все было напрасно, потому что мы проиграли тяжбу.

Бывший священник, которого приволок дядя Грегори, поклялся в суде, что был лишен сана, когда проводил свадебный обряд над моими родителями. И мать разом из почтенной вдовы превратилась в стареющую содержанку, а мы все — в горстку бастардов.

Как будто этого было мало, дядя — великий мастер пачкать все, к чему притрагивается, — изящно намекнул в своей речи, что я — вообще не дочь своего отца. Мол, и внешне непохожа, и разум мой блуждает в тумане, а у Майтлтонов всегда было отменное душевное здоровье, да и мало ли с кем могла крутить шашни актриска из разеннского бродячего театра до того, как ей посчастливилось подцепить стареющего аристократа?

Он давно распускает мерзкие слухи. Я не знаю, как противостоять им, поэтому пытаюсь делать вид, что выше подобных гадостей. Дядя — искусник мешать правду с ложью и делать скользкие намеки. Я и правда пошла в мать. Но насчет «отменного душевного здоровья» Майтлтонов ему стоило бы помолчать. Как раз мой недуг убеждает меня, что я дочь своего отца, верней любого сходства. Грешно говорить так про своего родителя, но последние годы жизни папенька представлял собой жалкое зрелище. Трусливый, издерганный, нервный старик.

Он был уверен, что все вокруг, особенно близкие люди, желают его смерти. Требовал, чтобы мы пробовали еду вперед него. Ходил по стеночке, постоянно оглядываясь. И не дай боги кому случалось приблизиться к нему сзади так, чтобы он не услышал. Полдня скандалил.

Мы скрывали, как могли. Боялись, что пойдут слухи и дядя Грегори попробует оформить опеку. К тому же оставалась надежда, что папа все же напишет завещание, а слухи о душевном нездоровье давали дяде возможность оспорить волю отца в суде. Но папа был убежден: стоит ему поставить подпись, как дни его будут сочтены безвозвратно. Я бы обиделась на него за такую подозрительность, но слишком хорошо знаю, каково это — быть во власти видений и кошмаров.

Папиной паранойей дядя тоже воспользовался в своей речи.

— Кончина моего брата была внезапным и тяжелым ударом. Он был еще молод и полон сил, пятьдесят семь — не возраст для мужчины. Тем более что Майтлтоны всегда отличались долголетием. Бедный Генри как будто чувствовал приближение смерти. Когда мы виделись последний раз, он был подавлен, словно знал о скорой гибели, — тут дядя сделал театральную паузу. — Он боялся за свою жизнь. До сих пор виню себя, что не придал тогда особого значения этим опасениям.

Последние слова он произнес, не отрывая взгляда от моей матери. Чтобы уже всем в зале стало ясно, кого на самом деле винит дядя Грегори.

Все сидели и слушали, словно так и надо. Я знаю, что в таких ситуациях надо бы молчать, но все равно не выдержала, вскочила:

— Что за грязные намеки, дядя?! Или приведите доказательства, или прекратите порочить наше имя!

В итоге меня выставили из зала.

Уходя, я затылком чувствовала внимательный, нехороший взгляд Блудсворда.

* * *

Прочее было позже. Несчастная и как-то сразу постаревшая мать в объятиях растерянного Саймона. Испуганные сестры. Преувеличенно вежливый поклон Блудсворда и тихий шепот: «Мое предложение все еще в силе, Элисон». Безобразная сцена с дядей.

— Я вас презираю.

— Элисон, не надо!