Нежный взгляд волчицы. Замок без ключа - Александр Бушков

Он поднял голову, услышав среди веселого гомона определенно посторонний звук – заполошный конский топот. С восходной стороны прямо к Главному Ковру вскачь несся всадник на рыжем коне, судя по одежде – из простых. Он скатился с коня уардов за двадцать (ближе верхом приближаться к месту, где сидели вожди, не дозволял строгий этикет), не обращая внимания на водившего боками взмыленного жеребца (поводья тут же подхватили как из-под земли выросшие телохранители), побежал к ним. Склонившись к уху Гургаты, главы рода, самого старшего у Алых Чепраков, зашептал что-то – и шептал недолго. Потом, повинуясь небрежному жесту вождя, поклонился и пошел к своему коню.

Несмотря на всю индейскую невозмутимость, в глазах Гургаты читалось нешуточное удивление.

– Странные вести, ваше величество, – сказал он, оборачиваясь к Сварогу. – Гонец доложил, что прямо к нам направляется Бади Магадаль. Если она не свернет с пути, вскоре будет здесь – а не похоже, что она собирается сворачивать, скачет «полетом ворона»…

То же самое удивление отразилось на лицах всех, кто сидел за Главным Ковром, не исключая и Яны: она прекрасно знала, о ком идет речь, Сварог ей о Заблудившейся Всаднице рассказал сразу после поездки на Тропы. Он подозревал, что и его собственная физиономия образцом бесстрастия служить никак не может: по авторитетному объяснению Барзая, Бади Магадаль, сколько люди ее помнят, никогда не объявлялась среди многолюдства. Всегда ее видели в местах глухих, где стояли два-три шатра табунщиков, охотников или рыбаков. И никто ее не боялся, потому что никогда никому не сделала зла. Наоборот, если принимала приглашение разделить трапезу у костра, это считалось хорошим предзнаменованием. Ходили еще слухи, что она порой крутит недолгие романы со степными красавцами – и Барзай говорил, что не всегда это сказки. Но то, что она объявилась при таком многолюдстве, – вещь неслыханная…

– И что вы намерены делать, тилерн[3] Гургата? – спросил Сварог с любопытством.

– Ничего, государь, – пожал вождь плечами. – Никто не знает, действует ли на нее здешнее оружие. Потому что никто в нее никогда не стрелял и не пытался ударить саблей – зачем? Вреда от нее никакого, а польза иногда бывала – то заблудившегося в степи малого ребенка отыскать поможет, прежде чем до него доберутся волки, то посоветует зелья, чтобы остановить падеж ягнят… Люди к ней спокойно относятся. Хотя мы знаем, почет и уважение токаму[4] Байзару, – он коротко поклонился помянутому, – что она не просто человек, это дела не меняет. Посмотрим, с чем приехала, ведь первый раз такое лет за двести с тех пор, как она объявилась…

– Вот она! – воскликнул кто-то.

Теперь и Сварог видел всадника на высоком гнедом коне, уже скакавшего коротким галопом по широкому проходу меж ковров. Скоро можно было уже рассмотреть, что это не всадник, а всадница. И расслышать стук копыт – за ней словно бы катилась волна тишины, расположившиеся на коврах ратагайцы замолкали при ее приближении и долго еще молча глядели вслед.

Вскоре она достигла того места, где спешился гонец – его легко было определить по взрытой копытами земле, там, где гонец на всем скаку осадил разогнавшегося рыжего. Натянула поводья, спрыгнула с седла (ну да, подумал Сварог, она достаточно долго общалась с ратагайцами, чтобы узнать их обычаи), пошла прямиком к ним, не особенно спеша, но и не медля. В точности такая, какой запомнилась Сварогу: темноглазая и светловолосая, совсем молодая красавица. И одежда та же: кафтан, отороченный незнакомым мехом, пятнистым, желто-черным, высокая шапка с такой же меховой оторочкой, с которой свисают на золотых цепочках затейливые подвески. На поясе из чеканных блях, похоже, серебряных – сабля с рукоятью из желтоватой кости, украшенной золотыми накладками и самоцветами и длинные узкие ножны столь же богато отделанного кинжала, разве что его рукоять выточена, такое впечатление, из янтаря. Над левым плечом – высокий сложный лук. На груди ожерелье из крупных неотшлифованных рубинов, браслеты и серьги в том же стиле. Сварог этих драгоценностей не помнил – скорее всего, не обратил внимания.

Она остановилась в шаге от ковра, смотрела словно бы выжидательно, словно не знала, как ее здесь встретят.

Гургата оказался на высоте: с непроницаемым лицом, будто они встречались что ни день, показал на ковер и произнес уже знакомую Сварогу фразу (означавшую здесь не только гостеприимство, но и расположение):

– Для странника всегда найдется место.

Он опустил слова «с чем бы странник ни пришел», которые на всякий случай добавляют, когда к ночному костру в степи подъезжает незнакомец (обычай требует допустить к костру и трапезе даже врагов, – а тот, в свою очередь, обязан принять гостеприимство и уехать, ничем не выказав враждебности). Значит, врагом ее Гургата не считал – ну, резонно. Никаких враждебных поступков не следует ожидать от человека, оказавшегося в одиночестве посреди нескольких тысяч членов рода, – если рассуждать с сугубо практической точки зрения. Даже если у нежданного гостя есть какие-то неизвестные способности, обычному человеку не свойственные. В конце концов, здесь не менее двух десятков токамов, и Барзай выглядит совершенно спокойным…

Бади коротко поклонилась:

– Благодарю за честь. Но я хотела бы прежде всего поговорить с королем… – и уставилась на Сварога красивыми карими глазищами.

Похоже, она чуточку волновалась.

– Его величество – полный хозяин здесь, – сказал Гургата столь же невозмутимо (но с непогасшим любопытством в глазах). – Все зависит от его желания. Я, скромный, не смею ни воспрепятствовать, ни советовать…

Сварог сел, поджав под себя ноги – черт, на этих коврах особенно не приосанишься… Спросил тем самым «милостивым королевским тоном», владение коим входило в круг его профессиональных обязанностей:

– Вы хотите мне что-то сказать, прекрасная всадница?

Далеко вокруг, на всем расстоянии, на котором их разговор могли слышать, воцарилось любопытное молчание – впрочем, распространившееся и гораздо дальше.

Расстегнув пояс с саблей и кинжалом, Бади повесила его на шею, защелкнула массивную пряжку в виде оскаленной головы зверя неизвестной породы. Сняла шапку и держала ее на отлете в левой руке, а правую приложила к сердцу. Звонко произнесла, словно чеканила неизвестную формулу – судя по лицам окружающих, неизвестную не только Сварогу, но и всем остальным:

– Отдаю себя под вашу могучую длань душой и телом, обещаю верность и преданность.

Больше всего это походило на вассальную присягу – их на Таларе, если прикинуть, не менее двух дюжин разновидностей. Понятное дело, Сварог понятия не имел, как должен звучать надлежащий «отзыв» в тех неведомых местах, откуда она пришла. А потому, не особенно и раздумывая, постарался ответить в тон:

– Принимая вас под свою длань, полагаюсь на верность и преданность.