Дочь ведьмы - Франсин Тун

– Угу, – кивает Лорен. Но она уже догадывается, что история эта хорошим не кончится.

– Добравшись до машины, он открывает багажник для собаки и зажигает свет. Он замечает, что палка обернута в какую-то тряпку. А собака поглядывает на него снизу вверх, высунув язык, и вид у нее очень довольный. Затем мужик опускает глаза и вдруг замечает на конце палки ботинок – ну, точнее, кроссовку. И понимает, что это вовсе не палка. В общем, оказывается, его собака приволокла человеческую ногу!

Лорен сминает хрустящий пакетик в кармане и чувствует себя так, как будто приливная волна с силой откатывается в море, увлекая ее за собой…

– Мне нужно в туалет, – говорит она.

– Я-то думала, ты погадаешь мне по ладони, – хмурится Дженни, но Лорен уже торопится обратно в женскую раздевалку, злясь на себя за то, что так струсила.

В раздевалке пусто и тускло, как в пещере. Она снимает куртку, садится на пол и с силой прижимается спиной к белому радиатору. Тело быстро наполняется теплом, и она сидит до тех пор, пока ей не становится слишком горячо.

* * *

На ферме Катрионы по времени уже обед и можно устроить перерыв, но Найлу хочется еще разобрать несколько старых встроенных шкафов в гостиной. Желудок уже сводит от голода, но он продолжает трудиться под громкую трескотню по радио.

Слова Лорен буквально застряли у него в горле. Он делал все возможное, чтобы как-то сгладить положение. По правде говоря, он и подумать не мог, что в школе ее, оказывается, обижают. Она никогда особо и не рассказывала. Следовало бы, наверное, расспросить дочь поподробнее. Его терзали смутные сомнения, но он так и не смог заставить себя поговорить с ней об этом. Ну какой ты после этого отец, думает он про себя. Потом он мысленно переключается на бар с напитками на кухне Катрионы. Ну и какой ты мужик. Так себе, ничего особенного. Односолодовый виски «Айл оф Джура» и джин «Айл оф Харрис». Неудивительно, что она тебя бросила. Он пытается сосредоточиться на работе, открепить шкаф от угла гостиной. Протянув руку, он нащупывает скобу. И Лорен тоже тебя бросит. Придет день, сам попомнишь. Винты закручены слишком туго. Он раз за разом пытается открепить маленькую скобу, но пальцы не слушаются. Они кажутся такими толстыми и грязными на закругленных краях пластикового блока. Ничего особенного. Он сжимает зубы и прижимает отвертку как можно сильнее, до тех пор пока руки не начинают трястись.

Отвертка соскальзывает и вонзается ему в руку.

– Черт возьми!

Он откатывается назад, его джемпер цепляется за другой винт, который торчит из задней части ручки. Он машинально швыряет отвертку в стену и поворачивается, чтобы отцепиться. Потом он пытается голыми руками сорвать дверцу шкафа с петель. Та не поддается, зато сильно, до крови, царапает кожу.

– Вот же дерьмо!

Найл с силой ударяет кулаком по шкафу и предпринимает новую попытку, но снова безуспешно. Тогда он хватает молоток и, яростно замахнувшись, принимается молотить по дереву его обратной, острой частью с гвоздодером.

– Гребаный кусок дерьма!..

Его сердитый голос заглушает радио. Так он продолжает до тех пор, пока его спина не становится мокрой от пота. Шкаф начинает отходить от стены, в стороны летят куски штукатурки. Вскоре он полностью оторван от стены, но Найл продолжает всаживать в него молоток, потому что уже не может остановиться.

– Сволочь!

Он молотит по дереву, ломает штукатурку, его руки натыкаются на острые щепки. Он никак не может успокоиться и опустить молоток. Волосы стали уже мокрыми от пота, а рубашка и вовсе прилипла к спине. Рявкнув, он пинает разломанный шкаф и, оскалившись, отскакивает назад. В этот момент он замечает в дверном проеме хозяйку дома, Катриону.

В какую-то секунду на ее лице мелькает ужас. Но женщина быстро берет себя в руки, опускает голову и нетвердой походкой молча удаляется на кухню, осторожно прикрыв за собой дверь. Найл остается в комнате, посреди горы из обломков шкафа и кусков штукатурки.

– Чтоб оно все провалилось… – тяжело выдыхает он.

За окном быстро плывут облака. Он выключает радио. В мутное окно просачиваются тени. К голове приливает кровь.

– Вот ведь…

Найл принимается складывать разбросанные инструменты. Катриона – женщина деловая, она носит вельветовые брюки и платит наличными. Когда он только приступил к работе, то должен был приезжать к 7:30 утра. А она как раз уезжала на работу. Она выглядит по утрам такой бодрой и опрятной. И всегда встречает его в аккуратно выглаженных сорочках. Когда он опускает сумку с инструментами на терракотовую плитку в прихожей, его всегда охватывает какое-то чистое, теплое чувство. Сегодня он, правда, и предположить не мог, что хозяйка вернется домой так рано…

У них даже сложилась некая рутина. Когда Катриона возвращается домой после очередной операции, Найл выключает радио и поглядывает в сторону коридора. Обычно молочно-белая кухонная дверь закрыта, но иногда она немного приоткрыта. Обычно он не слышит, как она приезжает, до него доносятся лишь жужжание радио и свист чайника. Прежде чем войти на кухню, он всегда выжидает несколько минут за дверью с холодной медной ручкой. В воздухе висит запах свежей краски, и он предупреждает Катриону, что отлучится, чтобы потом принести еще клея, труб или чего-нибудь еще. Или просто сказать, что на сегодня работа окончена и он отправляется домой. Она, кажется, не придает особого значения его появлению и не замечает, часто он приходит на кухню или нет. Несколько раз он заходил на кухню, чтобы сказать, что ему что-то нужно. Но на самом деле ни в чем таком он не нуждался. Она едва поднимает голову, ее открытый ноутбук напоминает раковину моллюска на деревянном столе, плоский экран освещает ее светлое лицо.

– Катриона, – тихо говорит он, прислонившись к закрытой кухонной двери.

В ответ раздается невнятное бормотание, и он входит внутрь. Она поднимает голову и смотрит на него через круглые очки в черепаховой оправе. Ее нога покоится на краю стола, застеленного газетой, она красит ногти в персиковый цвет. Рука заметно дрожит. На газете виден след от пролитого лака. Найл растерян, он никак не может собраться с мыслями и придумать, что сказать. Только открыв рот, он тут же вспоминает, каким громким, наверное, показался его рев там, в другой комнате, где он устроил разборки со шкафом. Катриона распустила свои черные вьющиеся волосы, обнажив гладкий изгиб бровей.

– Ну, я пошел, – смущенно выдавливает он из себя.

– Не поняла, простите? – Ее брови слегка приподнимаются.

Найл откашливается.

– Ну… я говорю, что пошел. Домой. На сегодня я, пожалуй, закончил.

Она пристально смотрит на него.

– Хорошо. Значит, ухо́дите. Прекрасно.

Ему хочется поскорее сбежать.

– Мне очень жаль, вы простите. Я не знал, что вы уже здесь. Я потом наведу там порядок.