Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

Изора кончиками пальцев провела по губам, смахивая крошки. Выглядело очень по-детски и придавало ей еще больше очарования.

– А папин дядя вспоминал когда-нибудь в разговоре меня и братьев? – спросила она с надеждой в голосе.

– Ба! Если уж я об этом заговорила, глупо о чем-то умалчивать. Насколько я знаю, Шов-Сури давным-давно разругался с братом, твоим дедом. И именно из-за шахты. Ему пришлось оставить земледелие и пойти в углекопы. Думаю, причиной стала любовь: нужно было зарабатывать на хлеб себе и своей жене. Я встречалась с ней – маленькая худенькая брюнетка. Она умерла от туберкулеза через три года после свадьбы, так и не родив детей. Он не смог оправиться от утраты. Вскоре после похорон купил себе просторный черный плащ, отсюда и прозвище. Совсем высох и почернел от горя… Глаза запавшие, с темными кругами… Одним словом, несчастный человек. Если бы не проклятый туберкулез, который забрал у него жену!

Онорина перекрестилась. Ей было больно даже произносить название ужасной болезни. Одно упоминание о ней бередило раны в ее материнском сердце. Изора это почувствовала. Тома тоже тревожился о своей сестренке Анне, которой из-за болезни приходилось жить вдали от дома, от семьи, где ее все любили.

– Вот увидите, мадам Маро, Анна поправится! – произнесла девушка с прямотой, обычно ей не свойственной. – Вы так молите за нее Бога, что он смилостивится, как и в случае с Тома!

– Если бы только случилось, как ты говоришь! Но, увы, лучше ей не становится.

Последовало молчание, и смущенная Онорина первой нарушила его:

– Мне не следует плакаться, ведь все мои дети живы, – сказала она извиняющимся тоном. – Но Жерома жалко, он не заслуживает того, чтобы всю жизнь прожить во тьме. Хотя кто заслуживает, чтобы с ним приключилась такая беда? И Тома мы на днях чуть не потеряли… А говоря об Анне, ты права: нельзя терять веру. Если Господу будет угодно, она выздоровеет. И твои братья, Изора, оба не вернулись с фронта. Отдали свою кровь за родину, за Францию. Ты тоже заслуживаешь сострадания!

Онорина с жалостью посмотрела на девушку, чей непредвиденный визит отвлек ее от повседневных забот. Тревога, обручем сжимавшая грудь, тоже утихла.

– Найти бы тебе хорошего мужа, Изора, и уехать отсюда побыстрее! – заявила она, наивно полагая, что это может защитить девушку от родительского жестокосердия.

– Летом отец только и говорил, что о моем замужестве! Он хочет, чтобы я вышла за сына мсье Жермена, у которого отары овец. Единственное, что ему нужно, – бесплатные рабочие руки. Он бы обрадовался, если бы я привела на ферму крепкого парня, но я ему такого удовольствия не доставлю!

– С твоей красотой ты легко могла бы найти себе мужа и в городе.

– И вовсе я не красивая! – совершенно искренне возразила Изора.

– Ну-ну, не надо скромничать! Ты давно видела себя в зеркале?

Изора пожала плечами. Тома выбрал Йоланту, а значит, красива только она, молодая полька – с точеной фигуркой, белокурыми волосами и ангельски миловидным лицом.

– Мне пора домой, мадам Маро, – сказала гостья, вставая. – Мне хорошо у вас, но после обеда меня ждут в шато – буду развлекать графиню чтением. Спасибо за кофе и за бриошь. И еще. Все-таки я должна вас предупредить: полицейский подозревает вашего мужа! Я знаю, потому что подслушивала под дверью. Конечно, это нехорошо, но медсестра как раз отлучилась, и я приложила ухо к двери, благо она тонкая. Понятно, почему Тома так беспокоится за отца!

Онорина покраснела. Она оперлась руками, изнуренными постоянной стиркой, о стол и разразилась гневной тирадой:

– И он еще осмеливается подозревать Гюстава, который лучше сам умрет, чем причинит кому-то вред? Гюстава, который всегда первым идет выручать товарища? Ничего, пускай приходит, этот инспектор! Ему еще придется проглотить свои обвинения, я тебе обещаю! Охота же наговаривать на порядочных людей!

Такая буря эмоций несколько обескуражила Изору. Она торопливо надела свою бархатную шляпку, застегнула пуговицы на пальто.

– Мне очень жаль, мадам Маро, что принесла вам плохую новость. Еще раз простите! Мне пора.

– Погоди минутку! Я тоже выйду. Надо предупредить мужа. Вот только дверь на ключ закрою… Запираться у нас вообще-то не принято. Просто не хочется, чтобы полиция рылась в моем доме, когда вздумается.

В голосе Онорины было столько беспокойства, что в голову Изоры невольно закралась мысль: «Возможно, и родителям Тома есть что скрывать – как моим отцу и матери, которые никогда не рассказывали о дедушке-углекопе. И у меня свой секрет – то, как сильно я люблю Тома. Только пока я живу, никто не узнает!»

Через несколько минут Онорина уже шагала к площади, над которой возвышалась постройка из стекла и металла – вход в шахту Пюи-дю-Сантр. По ее решительной походке можно было догадаться, что внутри у этой маленькой женщины все кипит от гнева.

Изора проводила ее глазами и направилась вниз по улице, спускавшейся к кварталу Ба-де-Суа. Там она и встретила Жерома Маро, который шел, постукивая белой тростью по грязному тротуару. Девушка совсем уж собралась пройти мимо, но в последний момент устыдилась. Нужно быть милосердной, как ее любимый Тома…

– И зачем тебе понадобилось выходить из дома? – спросила она, приближаясь к молодому человеку. – В такую противную погоду лучше сидеть в тепле.

– Мне все равно, где быть, Изора, – ответил Жером, моментально узнав ее по голосу. – А ты, конечно, с самого утра побежала в больницу проведать моего брата.

– Ну да, а что такого? Если бы я была на его месте, он бы тоже меня навестил. Ты ошибаешься насчет моих чувств к Тома. Мы с ним – лучшие друзья на всей земле, и только. Он даже предложил мне быть подружкой невесты на свадьбе. Сначала я сказала «нет», но если мадам де Ренье одолжит мне красивое платье, соглашусь. И ты, Жером, будешь моим кавалером!

– Твоим кавалером… Если бы я только имел зрение, какое это было бы удовольствие! Мы могли бы даже потанцевать!

– Ничто не мешает тебе танцевать, особенно если будет на кого опереться!

Изора старалась не смотреть на его лицо, опасаясь, что повязка может соскользнуть, и тогда откроются белесые, угасшие глаза. Но поболтать с Жеромом было приятно, потому что они с Тома родные – он тоже принадлежал к семье Маро, в которую она так мечтала войти.

– Ваша матушка угостила меня кофе и бриошью! – весело сообщила она. – Так что теперь у меня в животе не пусто!

Жером вздрогнул. Даже такое простое слово, как «живот», волновало ему кровь, заставляя представлять женское тело – молочно-белое, нежное и теплое.

Бесчисленные воспоминания об Изоре, бережно хранимые, расцвечивали вечную ночь, в которой он жил, – тот мрачный мир, похожий на Чистилище. Изора на берегу пруда, юбка приподнята так, что видны щиколотки в серых чулках… Тогда, в 1916 году, ей было четырнадцать. Следующим летом, перед его отъездом на фронт – Изора в тени ивы, разрумянившаяся, с распущенными черными волосами… Она заливисто смеется, потому что Тома щекочет ее камышовым стеблем с пушистой метелочкой на конце. Она такая красивая – вся светится от радости, поблескивая белыми зубками, и на щеках ямочки… Но чаще всего он вспоминал ее глаза – синие, как вечернее небо, – зная, что не сможет забыть их никогда.