Механический хэппи-лэнд - Рэй Брэдбери

И так в нервотрепке, в судорогах, не смыкая глаз, терзаясь сомнениями, в ожидании он протянул сорок долгих лет.

Томпсон так и не явился.

И уязвленный, иссохший Морган на смертном одре похолодел от ужаса, когда его осенило, как же поиздевался над ним этот ПОДЛЫЙ ОБМАНЩИК – ТОМПСОН!!!

Если вам не доводилось присутствовать при вскрытии, то вот, значит, как это делается. Тело разрезают посередине. Не до конца, а так, чтобы просматривалось все от ключиц до почек. Когда лоскуты плоти оттягивают назад сверкающими хирургическими зажимами, открытые таким образом для всеобщего обозрения органы подвергаются внимательному осмотру, прежде чем их вырежут, мастерски орудуя скальпелем. После чего их откладывают в сторону для химического анализа. Мозг извлекается из своего вместилища простым разрезанием черепа по окружности выше ушей.

Если вы преступник, то вы удостаиваетесь особого внимания. Ваши внутренности ничем особенным не отличаются от других, но доктора начеку: вдруг в один прекрасный день они обнаружат тело преступника без сердца.

Сегодня утром в нашу лабораторию принесли любопытный случай – труп некоего Джона Брогмана. У него на груди и в тазовой части небольшие синие татуировки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не татуировки, а пулевые отверстия.

Я бы хотел поделиться с вами историей Джона Брогмана в том виде, в котором она дошла до меня – на прозекторском столе, плоская, холодная и обнаженная. Она не сахар, а карболка и цианид. Сердце, колотящееся, как пистолет-пулемет Томсона, все быстрее, быстрее, быстрее, пока… сами знаете…

У него были объемистые легкие и крепкие мышцы. В его грудной клетке заключались губчатые мешки, которые всасывали воздух мира сего, и это им пришлось по нутру. Судя по телосложению, он был родом из небольшого города, где эти легкие выросли и расправились. Потом видно, где умерли его отец и мать, а где у него появился младший брат, от которого было мало толку. Видно, где они переехали к тетке и дяде, которые их недолюбливали. И видно, где дядя заставлял слишком юного Джонни Брогмана слишком много работать. На угольной шахте. Пятна в легких Джонни Брогмана все расскажут вам о тех годах.

Затем смотрим на холодный неподвижный желудок и видим, куда голод приложил свою калечащую руку. Прямо здесь. Видно?

А если вглядеться пристальнее и поглубже в холодный извилистый мозг, то мы увидим, как разрастается ненависть, недоумение и нужда Джонни Брогмана, превращаясь в нечто вроде опухоли, гнойника. В его мозгу мы найдем…

* * *

Брогман стоял на углу запыленного городишки, глядя, как кузнечики застилают знойное голубое небо словно занавесом.

Банк находился по ту сторону улицы. Перед ним торчал угнанный автомобиль с работающим мотором. Он собственноручно припарковал его и пересек разогретый асфальт, чтобы встать на углу и ждать, обливаясь потом, сознавать, что его ожидало нечто желанное.

Он не знал наверняка, что именно. Может, банк? Может, оружие, власть, опасность и… что-то еще.

Кожаное гнездо под мышкой обременял пистолет.

Он долго чего-то жаждал. Чего? Что ему было нужно?

Мимо медленной походкой, задумчиво прогуливалась женщина. Ее взгляд прошел сквозь него, метнулся в сторону и снова скользнул по нему, дабы превратить его в мужчину с головы до пят, и ее губы шевельнулись, словно она знала, что у него на уме. Брогман неловко сглотнул слюну, пытаясь отвести взгляд.

Она стояла, прищурив глаза. Затем эта женщина с глазами янтарного металла, способными пленять и подчинять страсти, медленно повернулась, размеренно переставляя ноги, и удалилась, распустив на затылке длинные огненные волосы. Мышцы в желудке Брогмана улеглись, подобно припавшим к земле животным. Он зашагал. Пересек извилистую улицу, поднялся на высокий бордюр. Настороженно навострил большие уши. Вон там… мотор автомобиля все еще урчал под капотом. Теперь – в прохладную пещеру банка. Холодные мраморные покои. Сверкающие клетки с одомашненными животными и отменными зелеными деньгами под их бледными прирученными пальцами.

Заскорузлой рукой Брогман поднял мертвую массу пистолета.

С этого момента все задвигались заторможенно, плавно, как в замедленной съемке под водой. Его и так от природы бледное лицо постепенно побелело. Маленькая кассирша медлительно дотянулась до зеленых денежных пластов, неспешно их взяла и стала неторопливо протягивать, а они, до исступления невесомые, еле-еле упали в ладонь Брогмана. Он сунул деньги в карман. Все, кажется, заняло минуты три.

Затем события замелькали с утроенной быстротой. Сигнал тревоги, словно выброс адреналина, все закрутил кувырком. Раскаты сирены угрожающе отскакивали от мраморных утесов.

Брогман бежал по каменной глади. Поднялся крик. Когда он вылетел на дневной свет, солнце ослепило его, и перед глазами поднялся знойный вихрь.

Он не знал, солнце ли было тому виной, но когда он рванул дверцу машины, то отпрянул разинув рот.

Она поджидала его в машине.

Женщина с волосами, подобными длинному языку пламени, и глазами цвета желтого металла, которая прошла мимо несколько минут назад, вгляделась в него, раскусила его и решила не останавливаться. Ее жесткие пальцы вцепились в руль так, что костяшки побелели.

Придя в себя, он обошел машину и сел на сиденье, тыкая пистолетом.

– Вылезай!

– Нет, – сказала она непринужденно и твердо.

Он ткнул пистолетом в ее белую блузку.

– Вылезай, говорю тебе!

В ответ она переключила скорость и вдавила педаль акселератора в пол, сорвав машину с места под визг резины. Не успел он опомниться, как она разогнала машину до семидесяти миль в час. Перед его глазами замельтешили деревья, дорожные знаки, здания, и над всем этим господствовал ее голос:

– Поведу я! Куда захочешь! Я поведу!

Его высокие скулы залились краской. Он оглянулся на исчезающую главную улицу.

– Езжай побыстрее. Только и всего. На шоссе номер сорок три.

– Не глупи, – огрызнулась она. – Попадем прямиком на кладбище. Я тебя повезу своей дорогой. Я этот чертов городишко вдоль и поперек знаю словно книжку.

Он поймал себя на том, что его колотит дрожь. Ему пришлось вцепиться в свои колени, согнуться, чтобы унять боль в желудке, будто от выстрела.

– Что с тобой? – сказала она. – Тебя подстрелили?

– Нет. – Он выпрямился. – Я в порядке. Мне померещилось. Желудок. Как жгучая дыра. Брр.

* * *

Затем, по мере того как они накатали много миль, он умолк, лелея свою боль. Однажды, подняв глаза, он увидел ее резкий профиль на фоне бегущего горизонта, зеленых деревьев, ярких бензоколонок. Ее губы были до непреклонности сжаты и жестки, как и ровные зубы, которые их подпирали. Поразительнее всего были ее глаза, словно позаимствованные у дикой кошки и пересаженные на ее ужасающе белое лицо. Они ей не принадлежали. Как и весь этот огонь на ее голове, ниспадающий на плечи непослушными, разных оттенков, прядями, зачесанными за почти мужские уши.