Мужчина, который вернулся - Памела Кент

— Это хорошей девочке, — прошептал он. — Хорошей девочке, которая сейчас заснет.

Хриплым голосом она спросила:

— Вы всегда целуете своих пациентов?

— О, всегда!

— Я вам не верю!

— Я тоже. А вы всегда так крепко держитесь за своих врачей, что они с трудом могут вырваться?

Харриет прыснула, ее лицо зарумянилось, а глаза засияли неестественным блеском.

— Всегда! — ответила она.

Словно величайшим усилием воли доктор Дрю поднялся с постели и подал девушке стакан воды и успокаивающие таблетки. Когда Харриет проглотила их и с блаженным чувством удовлетворения откинулась на подушки, врач выпрямился, разглядывая в лилово-розовом свете ночника лежащую девушку. Непонятным образом взлохмаченные волосы не отвлекали от невыразимой прелести ее лица, а разметавшаяся прическа казалась на подушке золотой короной.

Доктор Дрю снова протянул руку и почти машинально погладил волосы Харриет; затем встал и отрывисто произнес, что должен ее покинуть.

— Но ведь завтра мы встретимся?

— Конечно.

Харриет испустила вздох облегчения. Потом вспомнила сон и пожелала, чтобы доктор Дрю не уходил так скоро. Она обвела испуганным взглядом тени в углах комнаты, и доктор понял, что тревожные мысли опять вернулись к ней.

— Все хорошо, — сказал он. — Это просто сон!

Доктор говорил настойчиво, стараясь пробиться к ее сознанию. Успокоительные таблетки уже подействовали — он видел это по легкой сонливости в глазах девушки, которая более-менее спокойно устроилась на подушках. Но Харриет беспомощно тянулась рукой к его руке, и, хотя вряд ли понимала красноречивость своего жеста, доктор Дрю без всяких побудительных слов ободряюще сжал ее пальцы.

— Все хорошо, — опять повторил врач. — Вы сильно ударились головой и видели кошмарные сны. Сегодня они уже не приснятся. Даю слово! А сейчас закройте глаза и постарайтесь ни о чем не думать… даже обо мне, — прошептал доктор Дрю ей, в самое ухо. — Спи, Харриет, — приказал он. Но этот приказ был мягким, как шелк, и ласковым, как дуновение теплого ветерка. Впрочем, покидая комнату, доктор Дрю выглядел мрачно.

Утром Харриет почувствовала себя так хорошо, что немедленно занялась поисками портрета неизвестного джентльмена. Картина где-то в доме — она не сомневалась, — и кто-то, по неизвестной причине, унес ее с чердака.

Вполне возможно, с чердака исчез не только портрет и его пропажа — просто результат планомерной уборки чердака. Но в таком случае по чьему указанию проводится такая уборка и возможно ли, что ее сводная сестра Гэй утруждает себя приведением в порядок чердака, если не очень интересуется остальным домом?

Дом нравился Гэй — тем, что принадлежит ей, дает очень достойное положение в обществе и поэтому является огромной ценностью. Но у нее не было ни пиетета Харриет перед старыми домами, ни особенной восприимчивости к очарованию старины. К тому же Гэй плохо разбиралась в антиквариате и вряд ли узнала бы полотно Гейнсборо, да и любое другое произведение искусства, даже если бы споткнулась об него. Почему же тогда — если картину унесли с чердака по ее указанию — она ограничилась только этим конкретным портретом? Почему не унесли все картины, все еще стоящие у чердачной стены?

Харриет сама не понимала, почему так уверенно связывает исчезновение портрета со сводной сестрой.

Действительно, после очень долгих и утомительных поисков портрет нашелся в комнате Гэй, в глубине одного из вместительных гардеробов. Картину почти скрывали костюмы и платья на длинном ряду вешалок, и всякий раз, когда Гэй выбирала очередное платье, лицо мужчины с решительными темными глазами и довольно жестоким ртом обвевали водопады шелка и парчи.

Совершив это открытие, Харриет немедленно отправилась к экономке с вопросом, знает ли та, как портрет оказался в спальне миссис Эрншо. По словам экономки, садовник получил приказ принести картину с чердака — миссис Эрншо сказала что-то о необходимости ее оценки.

Как произведения искусства или по другой причине — Харриет могла только гадать. Она даже начала задумываться, нет ли тут связи с внезапным визитом Гэй в Лондон.

Когда через два дня Гэй вернулась из Лондона, выяснилось, что предпринятая так внезапно поездка действительно связана с портретом.

В Лондоне Гэй остановилась в знакомом отеле, где часто жила с мужем, развлеклась и сделала много покупок, а также собрала информацию о портрете, который, как она призналась, нашла на чердаке, после того как Харриет выдала себя беспричинным обмороком.

Харриет не сказала сводной сестре ни о портрете, ни о его сходстве с доктором Дрю, но Гэй обладала неизвестными Харриет сведениями и, когда ее любопытство разыгралось, тщательно прочесала чердак, пока не наткнулась на единственно возможное объяснение необычного поведения сестры. Сходство человека на портрете с доктором Дрю заинтриговало Гэй, хотя она допускала, что это всего лишь странное совпадение или даже просто иллюзия в сумраке чердака. Однако, припомнив известные ей одной факты, Гэй перенесла портрет с чердака к себе в комнату и после его внимательного изучения решила отправиться в Лондон. По возвращении Гэй смогла сообщить Харриет — которую сейчас полностью облекла своим доверием, — что сходство между доктором Дрю и портретом не случайно, поскольку он на самом деле Эрншо; и она больше не верит в объяснение доктора причин своей работы временным заместителем доктора Паркса в деревне Фалез.

Заметно возбужденная своим открытием, Гэй вовсе не испытывала враждебных чувств к доктору Дрю. Напротив, отнюдь не бурля негодованием и не испытывая ни малейшей тревоги, она уже строила планы отражения любой возможной угрозы своему благополучию… и эти планы были так просты, что у Харриет захватило дух. Хотя при ее знании Гэй удивляться не следовало.

— Я уже говорила, что мне нравится Филип Дрю, — сказала Гэй, выскальзывая в своей комнате из дорожного платья, в то время как Харриет автоматически убирала за ней и распаковывала содержимое маленького чемодана. — Если мне не изменяет память, даже намекала, что ради него готова на многое.

Харриет повесила облачко черного шифона на обтянутую сатином вешалку.

— Да? — спросила она, поворачиваясь и глядя на сводную сестру широко распахнутыми глазами.

Гэй улыбнулась:

— Ну, ты же знаешь, я не бросаю слов на ветер и не сомневаюсь, что выйду замуж за Филипа… хотя пока мы практически не знаем друг друга. Меня и раньше не покидало ощущение, что после более близкого знакомства между нами сразу наладится взаимопонимание, а после нашего с тобой открытия альтернативы браку с Филипом Дрю не осталось. Я имею в виду, что обязана стать его женой, если хочу сохранить имущество; и поскольку не смогу прожить без денег Брюса и всего того, на что привыкла смотреть как на свое по праву, думаю, очень скоро он станет твоим зятем. Хотя, разумеется, он ничего не должен знать о моих словах. Нужно вести дело осторожно и с умом: если до него дойдет хоть один намек, что наш семейный союз — необходимость, он окажется крепким орешком.