Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова

Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 50
Перейти на страницу:

Итак, рассмотрим эпиграф главы, высветляя его содержание посредством ассоциаций, углубляющих первоначальный сюжет, – то есть прочтем его методом амплификации.

Обращенный к Татьяне стих баллады: «О, не знай сих страшных снов, Ты моя Светлана!» – сближает и образы героинь, и их «страшные мечтания» – ибо, по существу, Светлана Жуковского и Пушкинская Татьяна видят одно и то же «зловещее» сновиденье, метель, глушь, лес, «пталан! убогий» и хозяина его – мертвого суженого.

[…] Снег валит клоками Дороги нет, кусты, стремнины
Возвратиться следу нет… Метелью все занесены…
Хижинка под снегом Вдруг меж дерев шалаш убогий.
Виден ей в избушке свет… И ярко светится окошко…
(«Светлана») («Онегин»)

У Жуковского – мертвец:

[…] И на деву засверкал
Грозными очами…

У Пушкина:

[…] Онегин, взорами сверкая,
Гремя, из-за стола встает…

Но у Пушкина Евгений является еще и хозяином Ада:

Он там хозяин, это ясно…
И взорам адских привидений
Явилась дева… —

что еще более сближает сон Татьяны с сюжетом «славной Биргеровой Леноры», с которой, как известно, образованы баллады Жуковского «Людмила» (1808), «Светлана» (1811), а также «Ольга» Катенина (1816) – поэта, «показавшего нам «Ленору» в энергетической красоте ее первобытного создания», – по словам Пушкина в заметке о переводе Павла Катенина.

Исследователи прошли мимо и тех странных метаморфоз Пушкинской Музы, которая является поэту одновременно (!) и в образе трагически погибшей (!) «Славной Леноры»:

Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне… —

и героиней романа – Татьяной:

Но дунул ветер, грянул гром,
И Муза мне в саду моем
Явилась барышней уездной,
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках.
(6, с. 167, 622)

В литературе отмечалась возможная смерть героини: «Предвестие этой трагедии», – пишет С. А. Фомичев, – «ощущается и в самом письме Татьяны, и в авторских рассуждениях по поводу его».

«Предвижу мой конец недальний», – читаем в автографе письма Татьяны. О предречении гибели героини именно от героя романа свидетельствуют тексты третьей и шестой глав:

Татьяна, милая Татьяна!..
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая… (6, с. 58)
«Погибну, Таня говорит:
Но гибель от него любезна»
(6, с. 118)

Следует остановиться и на одной любопытной детали в заметке Пушкина 1833 г. Сравнивая переводы двух поэтов и отдавая предпочтение «Ольге» Катенина, Пушкин пишет: «Сия простота и даже грубость выражения, сия сволочь заменившая «воздушную цепь теней» (у Жуковского. – К. В.), сия виселица, – выделяет курсивом Пушкин, – неприятно поразили непривычных читателей». Но, как показывают стихи «Ольги», – именно виселицы и нет у Катенина, есть столп казни, который мог быть прочтен и как «помост», «плаха».

…Казни столп, за ним, за тучей
Брезжит трепетно луна.
Чьей-то сволочи летучей
Пляска вкруг его видна.

«Сия виселица» Пушкина, думается, была ориентирована на конкретные исторические реалии России и имела прямое отношение к известной серии рисунков виселиц с пятью повешенными декабристами, то есть к «сей толпе дворян» – Х сожженной главы «Евгения Онегина». Прямой иллюстрацией этому могут служить записи Пушкина на страницах романа В. Скотта «Ивангое, или Возвращение из крестовых походов», приобретенного поэтом по приезде из Михайловской ссылки в 1826 году и подаренного А. Полторацкому. По прочтении первой страницы I части романа Пушкин прямо на заглавии вписывает фрагмент так называемых «декабристских строф»:

Одну Россию в мире видя…
Лелея в ней свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Справа, параллельно последним 2-м стихам, поэт рисует виселицу с пятью телами, которая словно подвешена к чаше весов Фемиды, перетягивая чашу вниз.

Что же касается «пляски летучей сволочи» Катенина, то она вызывает ассоциации с пляской снеговых вихрей «Бесов» – произведения, созданного одновременно с отделкой последних глав «Онегина».

Образы черновика стихотворения, где повествование ведется от третьего лица:

Путник едет в темном поле
Средь белеющих равнин…
Глубок снег, – коням нет мочи
Мутно небо, ночь мутна…
Месяц снов ночных
освещает невидимкой
Пляску вихрей снеговых…
мчатся бесы, вьются бесы
Заметая зимний путь… —

идентичны злобной игре метели, толкающей в овраг «одичалого коня» героя «Метели» – Владимира, – то есть «бесов», преграждающих путь его к церкви – венчанию с Марьей Гавриловной: «Небо слилось с землею. Во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снега… Сани его поминутно опрокидывались в сугробы и овраги» («Метель», 8, 2, с. 610–612).

Этот мотив тревожной мглы, снежного бездорожья звучит и в сне Татьяны – пути героини к Онегину:

[…] Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена…
Дороги нет, кусты, стремнины
Метелью все занесены.
Глубоко в снег погружены.

Небезынтересны и другие сближения сюжетов, перекрещивающихся семантически, В рукописи – первые 23 стиха «Бесов» окружают кольцом «Стрекотунью белобоку» – «Вещунью счастья и венца» по народному поверью (ПД, 838. л. 121).

Концовка «Стрекотуньи», звучащая как заклинание:

Ночка, ночка, стань темнее!
Вьюга, вьюга, вей сильнее!
Ветер, ветер, громче вой!
Разгони людей жестоких
У ворот, ворот широких
Жду девицы дорогой, —

сливаясь с воем «Бесов», представляет своеобразную «ленту Мебиуса», где ночка и вьюга, с одной стороны, являлись пособниками свидания, а с другой – оборачивались препятствием встрече, злобным хороводом, надрывающим сердце поэта. То есть перед нами – очевидная связь «Стрекотуньи» с сюжетом «Метели». Нельзя не отметить и ту деталь, что рисунки поэта на полях «Стрекотуньи» – профиль Бенкендорфа и хищный абрис птицы – напоминают отнюдь не сороку, а скорее – «черного врана», «гласящего печаль», – из «Светланы» – произведения 1811 года, то есть года открытия Лицея. Как известно, на литературных собраниях гувернера Лицея С. Г. Чирикова юный Пушкин впервые рассказал сюжет «Метели». То есть замысел повести возник еще в лицейские годы (см. П.В.Анненков. «Материалы для биографии Пушкина»).. Явно близка сюда и запись Дневника 1815 г.: «С неописанным волнением я глядел на снежную дорогу… Ее не видно было…»

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 50
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?