Половинный код. Тот, кто убьет - Салли Грин

— Натан?

— Воды.

— Поворачивай голову очень медленно. Я положу соломинку тебе в рот.

Моргая, я открываю глаза. Я лежу на своей кровати наискось, моя голова свешивается с матраса. Внизу стакан воды и длинная соломинка.

Попив, я ненадолго забываюсь сном, но тут же просыпаюсь от урчания в животе. Меня тошнит в таз, который оказался на месте стакана, мне очень страшно, потому что каждый позыв рвоты отзывается сильной болью в спине.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, Арран все еще сидит рядом со мной. Он говорит:

— Бабушка сделала для тебя напиток. Сказала, чтобы ты пил его маленькими глотками.

Вкус у него отвратительный. Должно быть, в него подмешали снотворное снадобье, потому что я засыпаю и просыпаюсь только следующим вечером.

Я шевелю пальцами, но Аррана рядом нет. В комнате темно, но я вижу его силуэт на кровати; он спит. В доме тихо, но из-за двери раздаются приглушенные голоса, и я поворачиваю голову в ту сторону, стараясь разглядеть в неплотно прикрытую дверь, кто там. Бабушка стоит на площадке лестницы с Деборой. Они разговаривают, и я напрягаюсь, чтобы расслышать, о чем, но потом вдруг понимаю: они не говорят, они плачут.

Наутро я снова просыпаюсь от жажды. Стакан воды стоит внизу; хорошо, что не надо больше пить снадобье. Я жадно высасываю воду через соломинку, издавая хлюпающие звуки, когда вода кончается.

— Тебе следовало пить небольшими глотками.

Я слегка приподнимаю голову и вижу Аррана, он сидит на своей кровати, свесив ноги и прислонившись к стене, лицо у него бледное, под глазами темные круги.

— Как себя чувствуешь?

Я задумываюсь и поворачиваю голову. Кожа на спине все еще стянута.

— Лучше. А ты?

Он трет ладонями лицо и отвечает:

— Устал немного.

— Хорошо хоть ты не плачешь, — говорю я. — Никогда еще не видел, чтобы бабушка плакала.

Я снова сосу через соломинку, хотя в стакане уже ничего не осталось, потом перевожу на него взгляд и спрашиваю:

— Что, так плохо?

Он отвечает на мой взгляд.

— Да.

Некоторое время мы молчим.

— Ты меня искал?

— Когда стало поздно, я пошел искать тебя в лесу; было около десяти. Там тебя не было, я прочесал все закоулки. В полночь позвонила Дебс. Кто-то сообщил ей, где ты. Она думает, что это был Ниалл.

Я рассказываю Аррану о том, что случилось, и о моих встречах с Анной-Лизой.

Он не отвечает, и я спрашиваю:

— Думаешь, я свалял дурака, что встречался с ней?

— Нет.

— Правда?

— Вы ведь друг другу нравитесь. Она добра с тобой и… ну, ты знаешь… она красивая.

Мы снова молчим.

— Обещай, что больше не будешь с ней видеться.

Я смотрю в пол и думаю об Анне-Лизе: о ее улыбке, о ее глазах и о том взгляде, который застыл у нее на лице, когда я видел ее в последний раз.

— Натан. Обещай мне.

— Я же не дурак.

— Обещай.

— Я обещаю тебе, что не буду дураком. — Но смотрю я в пол.

Арран соскальзывает со своей кровати и садится рядом со мной на пол. Он нежно убирает волосы с моего лица и целует меня в лоб со словами:

— Пожалуйста, Натан. Я этого не вынесу.

Мои раны заживают быстро, даже если учесть, что я сын колдуна и колдуньи, и все же проходит целых пять дней, прежде чем мне снимают повязки. Я стою в ванной комнате, спиной к большому зеркалу и смотрю на себя в бабушкино зеркальце. Арран спросил меня на второй день, объяснил ли Киеран, что он делает. Тогда я понял, что это были не просто порезы.

Шрамы идут от лопаток до поясницы: на левой стороне буква «Ч», на правой — «Б».

Я знаю, что мне надо держаться подальше от Анны-Лизы. Я же не дурак; я не буду пытаться увидеть ее снова, по крайней мере, в ближайшее время, но мне надо знать, в порядке ли она.

С тех пор как Дебора закончила школу, у нее не было никаких контактов с Ниаллом, кроме того звонка. Но даже общайся они регулярно, я все равно не поверил бы тому, что сообщил бы о ней Ниалл. Я прошу Аррана передать ей кое-что. Он говорит мне, что Ниалл предупредил его: «С тобой будет то же, что с твоим братом, если сунешься к ней». Сомневаюсь, чтобы Ниалл сказал «с братом», но мне все ясно, и я говорю Аррану, чтобы он забыл о моей просьбе.

Арран говорит:

— Не вини себя.

А я и не виню. Виноват Киеран и его тупые братцы.

И я знаю, что Анна-Лиза думает так же, она знает, что я никогда не хотел для нее проблемно я облажался. По наивности. Я знал, что мы оба попадем в серьезную беду, если нас выследят, и не обращал на это внимания. Но и она тоже.

Бабушка сидит у моей кровати и стирает с моей спины мазь.

Она проводит пальцами по шрамам, и я поднимаю руку и тоже трогаю их. На ощупь они как неровные, шероховатые бороздки.

Бабушка говорит:

— Хорошо зажили. Выглядят так, как будто им уже несколько лет.

Я сгибаю спину, наклоняюсь вперед, вожу лопатками. Не болит; и ощущение, как будто не хватает кожи, тоже пропало.

— Часть работы сделали мази, остальное — ты сам. Твое тело учится самоисцелению.

У ведьм все заживает быстрее, чем у фейнов. У некоторых даже намного быстрее. Кое у кого вообще мгновенно. И я знаю, что бабушка права. Чувствую я себя отлично. Легкий такой зуд в спине…

Но вот исцеление закончено. Впервые с тех пор, как бабушка перестала накладывать мне мазь, я могу лежать в постели не только на боку, но и в любом другом положении. Это здорово, но улучшение длится недолго. Меня вдруг прошибает пот, а головная боль, на которую я уже давно стараюсь не обращать внимания, нарастает так стремительно, что, кажется, череп вот-вот лопнет. Я иду в кухню попить воды, но от воды меня начинает мутить, и тогда я сажусь отдохнуть на ступеньку крыльца и сразу чувствую себя лучше. Я остаюсь сидеть там, прислонившись спиной к стене. Небо ясное, но шар полной луны напоминает огромную гирю. Вокруг так спокойно и тихо, что я совсем не чувствую себя уставшим. Оглянувшись, я вижу свою тень, которая растянулась на полу кухни. Я захожу внутрь, чтобы взять из ящика стола нож, и тут же чувствую, как тошнота нападает с новой силой; стоит же мне шагнуть за порог, и я опять в полном порядке.

Я держу нож в руке, раздумывая, откуда лучше начать.

Кончиком ножа я делаю маленький надрез на подушечке указательного пальца. Слизываю кровь и изучаю надрез, раздвинув кожу. Снова выступает кровь, я снова ее слизываю, а потом смотрю на надрез и пытаюсь его зарастить.