Милые чудовища - Юлия Васильева

На удивление, иностранец тут же успокоился.

— Ну вот и отлично. Подождем еще пару минут для верности.

— Чего подождем? — спросила сбитая с толку вдова, все еще сжимавшая в руках клочки бумаги.

— Эффекта от столкновения с реальностью, — непонятно ответил доктор и подошел к двери, прислушиваясь. — К счастью, у вас тут не очень толстые стены.

В гостиной было тихо.

Сэр Бенедикт осторожно приоткрыл дверь…

На диване все еще не расправилась вмятина, оставленная грузным седалищем Калины Ипатьевича, рядом с чайным столиком сиротливо валялась желтая перчатка Модеста Дионисовича, выроненная в спешке, но самих воздыхателей и след простыл.

С удовлетворением отметив, что скандал, устроенный Анфисой Ксаверьевной, имел нужный эффект, криптозоолог насмешливо пробормотал себе под нос:

— Ну вот, кажется, теперь это моя вдова.

Воздух манил весной, призывно, неодолимо. Кролень чуть шевельнул розовым носом, отогнал щекочущий запах незнакомых цветов и в очередной раз боднул ближайшую стенку, с оттяжечкой проведя рогами по ее шероховатой поверхности. У этого двуногого гиганта стены были каменные, приятные, не то что у предыдущего.

Ушастого гостя сие обстоятельство радовало, потому что рога чесались все сильнее. Во-первых, росли. Во-вторых, слазила с них потихоньку нежная бархатистая чуть мшистого оттенка кожица, скрывавшая под собой гладкую костяную поверхность.

Кролень еще раз повел носом и почувствовал — зовут.

Двуногий, что привез невиданного зайца в Великороссию, звал своего невольного подельника «косым», что было даже не кличкой, а так, прилагательным. Другие ему подобные пытались имена давать, но ни у одного кролень не задержался настолько, чтобы начать откликаться.

Да и что в имени? Звали-то не по имени.

Зов был таким древним, что и не услышать его ушами, тянул, забирался в ноздри терпким ягодным ароматом. Где-то там, за пределами каменного дома, о который так звучно и приятно чесаться, была Она.

Рассказывал запах косому о хвостике нежной пуховкой, о розовых ушках, прошитых белым волосом, и мягкой шкурке в рыжеватых подпалинах. И рожки-то у Нее наверняка маленькие, аккуратные — такие в самый раз не для боя насмерть, а чтоб шаловливо ткнуть ими в бок приглянувшегося кавалера.

Без особых колебаний и раздумий (да и нечем там особенно было раздумывать под рогами) кролень начал выбираться из прекрасного каменного дома. Не заботило его ни то, что он слышал этот чудесный запах не в первый раз с того самого момента, как пересек на корабле бескрайние водные глади, ни то, что каждый раз не находил по этому запаху Ее, а всегда попадал в лапы к рыжему двуногому, который купил диковинного зверя на ярмарке в Дублине и доставил в Великороссию.

Временные хозяева, что называли его «удивительным подарочком», постоянно менялись, тот, что дарил со словами «дорогому другу и партнеру», оставался неизменным. Это странное обстоятельство не запускало абсолютно никаких мыслительных процессов в голове кроленя, как, впрочем, и в головах тех более интеллектуально развитых существ, от которых ценный дар впоследствии давал деру.

Целеустремленный заяц без колебаний проскакал по каменным ступеням вниз, едва успевая перебирать лапами, чтобы не покатиться кубарем.

Кухню за прошедшую неделю он излазил вдоль и поперек. И как тут не излазить, когда тебе в нос то и дело тычут капустным листом? Нет, кролень, конечно, и от такого угощения не отказывался, баловался помаленьку. Вот только настоящую добычу приходилось искать самому, не зря же ему помимо рогов природой были дадены острые клычки. Получивший кроленя в подарок важный седеющий двуног оснащение это отметил, восхитился, воскликнул: «Какой грозный саблезуб!» — и по странной человечьей логике тут же потребовал моркови для зверушки.

Если бы память кроленя фиксировала все эти незначительные мелочи, то на данном воспоминании он непременно бы горько вздохнул. Но поскольку мудрая Природа не наделила его этой бесполезной способностью, несущественного зверь не помнил, оттого и зла на двуногих не держал. А вот острый нюх и охотничий инстинкт в каменном доме пригождались не хуже, чем в лесу.

В первую же ночь кролень поймал мышь. Во вторую двух, а на третью мышей почему-то не стало, зато в кладовке обнаружился лаз наружу, в сад. Лаз был сделан для кухонного кота, но полосатого лодыря рогатый заяц, к своему сожалению, не догнал. «Лучше бы Федька за мышами так бегал», — сказал бы повар, если бы застал эту фантасмагоричную погоню, происходившую в тиши спящего дома.

С лазом сначала тоже вышло не совсем ладно: то рога не пролезали, то толстоватая меховая попа застревала. В конце концов кроленю повезло и он умудрился протиснуться геометрически правильно навстречу деликатесам в виде полевок, кротов и жуков. Жуки, впрочем, как и капуста, тоже были баловством, зато не только забавно хрустели на зубах, но и вдобавок шевелили лапками… У капусты лапок не было.

Вот и сейчас, пошипев для острастки на встретившегося кота (кот отвечал взаимностью), кролень выбрался наружу через лаз и, бодро отталкиваясь лапами от земли, поскакал к забору — там его уже ждали.

Стоило рогатому зайцу с превеликим трудом ввинтиться в щель между решеткой ограды, как его тут же вздернуло за уши в воздух. Кролень зашипел, но затем увидел уже знакомого ему двуногого с рыжей бородой веником и притих — этот хотя бы знал, что капуста и морковка не еда.

Хлопнула, закрываясь, металлическая коробочка, и манящий запах сладких ягод начал рассеиваться в воздухе. Кролень обеспокоенно повел носом, завертелся и услышал назидательное:

— Ну тише-тише ты, герой любовник. Послужи мне еще немного, и найдем тебе какую-нибудь крольчиху попушистей.

Рыжий, не особо церемонясь, запихнул кроленя под сиденье своей коляски, и ушастый покорно лег на пол, приготовившись к непродолжительной и такой уже привычной тряске.

На очередном повороте колеса замедлили свое вращение, скрипнули, качнулись, и до носа животного донесся новый запах, резкий и будоражащий. От неожиданности кролень вскочил на все четыре лапы, да так резво, что наподдал рогами по дну мягкого сиденья. Двуногий, восседавший сверху, вскрикнул и заругался, потирая седалище, но скорее от удивления, чем от боли.

Коляска остановилась.

А кроленю только того и надо: когда обрамленное рыжей бородой лицо заглянуло под сиденье с одной стороны, заяц оттолкнулся мощными лапами и выпрыгнул с другой прямо на мостовую.

— Куда! — возмутился двуногий и давай, дурак дураком, вместо того чтобы хватать зверя, по карманам себя щупать в поисках заветной коробочки.

Щелкнула и открылась серебряная крышка, вновь распространяя невероятный сладкий аромат. Но кроленю было уже не до него, только лапы сверкали в ночной темноте, потому как хоть и ведомо было рыжебородому, что мышей его питомец предпочитает капусте, но вот смысла жизни каждого самца человек явно еще не постиг.