Южные помидоры. Рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте - Олеся Куприн

Н. спрашивает, не живая ли это гитара, я пожимаю в темноте плечами, их он не видит, и я произношу «нет», на самом деле мне думается, что это запись.

Пока к музыке не подключился голос, я вижу, как в кухонном окне дома напротив гаснет и снова зажигается свет. Наверно, кто-то зашел выпить перед сном стакан воды или молока, потом забыл, передумал, вернулся и сам потух.

Если бы я была ламповым телевизором или птицей и меня на ночь накрывали кружевной салфеткой, я бы знала, что свет в том окне исчезает так же — мгновение, и его нет, пропал, но только для меня. Теперь он светит в другом месте кому-то еще.

Н. ровно дышит, так могут дышать только спящие, резкий выдох и неслышный вдох, через равные интервалы, через мои слова. Все в доме уходит в сон. Последний усатый страж раскидывается на теплом от закрытых окон полу, оставляет меня наедине с собой. Обязательно без свидетелей, один на один, спиной к лицу. Без сна, без печали.

Музыка перестает быть слышна, надеюсь, это еще не утро.

Мы молоды и безумны.

С нами никогда ничего не случится.

Мы будем жить вечно, но, главное, дотянуть до субботы.

Мы боги в стенах маленькой московской квартиры, мы можем все.

Мы напишем книги, мы обнимемся. Поссоримся, поедим вместе. Не будем бояться осени, не вспомним зиму.

С нами никогда ничего не случится.

Пожалуйста, пусть с нами никогда ничего не случится.

Густаву, моему сердцу.

Я ненавижу февраль. Глупый, несобранный месяц, который сам еще не разобрался, на чьей он стороне. Весна давно от него отвернулась, зима заканчивается январем, а для февраля просто нет места, и мне его совсем не жаль.

Лучше пусть будет март. Март, который лихорадит от непогоды, март, который погубит первые доверчивые почки молодой сливы, март, с дождем и снегом, с истерическим ветром посреди петербургских улиц. Самое важное, не вспоминать про февраль.

В феврале не стало бабушки. До 7-го числа она была много февралей подряд, а в этом году закончилась. И стало пусто.

Мы прилетели проститься.

Так возвращаются домой стрижи и ласточки, когда приходит время. Только мы зимовали на севере и вернулись не целиком.

Нас никто не встречал. Было холодно и тихо, двери южного дома оставались распахнуты, а он сам, когда-то приветливый и теплый, научивший меня печь пироги и готовить наваристые супы, показался чужим.

Я ненавижу февраль. Жестокий, беспощадный месяц. Лучше пусть будет март. Март, который только обещает весну. «Одевайся теплее, весна обманет» — вот и пускай, я жду, что март мне соврет, что не будет лета, а значит, за ним не случится и сентября. 24-й день осени — это день рождения моей Ба.

Сначала, когда я была маленькой, мы праздновали вместе, потом, став старше, я приезжала в гости и уже совсем взрослой звонила с долгими поздравлениями.

В тот первый год, когда мне некому было позвонить, казалось, что мир рухнет, ну, или хотя бы не устоит дом, в котором я жду забытого всеми праздника.

Я ненавижу февраль. Но сентябрь, сентябрь может остаться. Вечером того самого дня, когда уже не осталось воспоминаний о полуденном солнце, когда все, кто устал, давно взбили подушки и перевернули их прохладными сторонами к щекам, мне пришло короткое сообщение: «Я сделала все, чтобы он родился в бабушкин день рождения». 24 сентября, в день, который должен был стать самым тяжелым из многих, у меня родился племянник. Я ответила, что знала: «сегодня родится мой любимый человек».

С февралем отношения так и не наладились, но я благодарна моей семье, что они сохранили для меня праздник. Я ненавижу февраль, но крепко люблю сентябрь.

Памяти мамы Карины Авакян

Когда плачешь, кажется, что вдохнул где-то на глубине. Так бывает, когда ныряешь и случайно хватаешь ртом морскую воду, тогда внутри все болит, словно попал песок.

Когда пытаешься что-то вспомнить, то брови густыми складками сходятся над переносицей, терзают пустыми сомнениями лоб.