Ссыльнопоселенец - Владимир Стрельников

Чуть свет я был уже собран, нацепив свои два рюкзака, и думал, куда мне деть рюкзак и ружье, доставшиеся в наследство. Денег, кстати, четыреста пятьдесят долларов с пригоршней серебряной мелочи вышло, неплохо, тем более карман не тянут. Впрочем махнув на все, повесил рюкзак на то же плечо, что и винтовку, под нее, а ружье под правый локоть. Килограммов двенадцать туда-сюда, не страшно, чуть почаще привалы делать буду. Нужно двигать – не стоит искать себе неприятностей.

Потом взял ружье, что использовали для самострела, присмотрелся – и выматерился.

– Герда, скажи мне, пожалуйста, ну какой чудак на букву «эм» придумал для самострела пользовать реплику отличной садочной горизонталки? Идиоты! Хорошо насмерть ружье не умучили!

По колодке и стволам поверху пошла ржавчина, но только слегка, не повредив еще его серьезно. В стволах была легкая сыпь, они едва-едва гуляли в колодке, но в целом ружье было в полном порядке. Особенно если учесть то, что здесь есть черный порох. Он для ружей дробовых и в двойной дозе безопасен, так что постреляет еще ижок на осенних пролетах, что-то мне кажется, что они здесь дюже богатые.

Все это я додумывал уже на ходу, протирая стволы и колодку старого ружья масляной тряпицей. После, разобрав его, я затолкал ствол и ложе в свой старый чехол и пошел дальше, прогоняя масляной тряпочкой уже по поверхности комбинашки. Потом дошел черед и до винтовки и курковки. А на обеде нужно у винтовки стволик вычистить и у остальных ружей тоже. Баба любит ласку, а оружье – смазку.

Сначала мы с Гердой часа три шли по дороге, плюнув на все предосторожности. Псина у меня оказалась умной, и потому сторожевые функции почти на сто процентов я сдал ей, только глядя краем глаза на ее поведение, а сам пыхтел под грузом весом в добрую сотню фунтов. Примерно как индеец-носильщик у Джека Лондона. Шинель расстегнул до самого пояса, и все едино промок насквозь, от меня сейчас как от разгоряченной лошади, наверное, шибало. Блин, такими темпами и нужно будет подумать не только о помывке, но и о постирушках, а то на меня все медведи со здешних мест сбегутся. Итак, сначала перерывы на передых были через полчаса, потом через пятнадцать минут.

В конце концов я замучился – все же давным-давно марш-бросков с полной выкладкой не совершал. Срубил у орешины пару кривых жердин, несколько веток потоньше, на поперечины, обтесал их и сделал волокушу, на которую сгрузил рюкзаки и «лишние» ружья. И поволок ее на юг. Сразу стало не то чтобы намного, но полегче, индейцы не зря эти травуа делали. Поглядев на бодро хромающую рядышком псину, я отказался от мыслей стать настоящим доколумбовским краснокожим и повесить травуа на собаку. Пусть бдит.

Вскоре полузаросшая мелким кустарником дорога свернула на запад. А мы с Гердой поперли напрямую, через редколесье, к уже неплохо виднеющимся горным вершинам. Не сказать чтобы особо крутым – обычные невысокие горы. Примерно тысячи две высотой, вряд ли больше.

– Все, шабаш! – На берегу крутого оврага я остановился, отпустил рукояти волокуши и осторожно поглядел вниз. Нехило, метров десять обрыв. И шириной эта промоина метров пятнадцать, не меньше. Тянется и туда и сюда – конца-краю не видно. – Герда, если я тут себе шею не сверну, то ты со своей лапой точно искалечишься. Как перебираться будем?

Но псина уселась на зад и спокойно, с достоинством поглядела на меня. Мол, ты человек, ты думай, а я нюхать и слушать буду. А потом вскочила на лапы и, опершись передними мне в грудь, попыталась лизнуть в лицо.

– Нет, красавица, хватит поцелуйчиков. – Я со смехом некоторое время поуворачивался, а потом завалил псину на спину и начал чесать ей брюхо. – Сдаешься? То-то, зверюга! Ладно, сейчас перекусим, да и чаю вскипячу, а потом думать буду, как перебираться. Хорошо, что ручей вон течет, проблем нет.

И, вновь подцепив волокушу, я оттащил ее вверх по оврагу метров на пятьдесят, к небольшому лесному ручейку, который падал вниз симпатичным таким водопадиком.

Набрав хворосту, я запалил костер, следя, чтобы ветки были сухими и давали как можно меньше дыма. Над костром, который я, кстати, развел в небольшой яме, был подвешен котелок с водой. Пусть хоть чаю, но горячего охота. Впрочем, подумав, рядышком я подвесил второй котел, в который бросил несколько кусочков копченого сала, покрошенную луковку, нарванные пряди вяленой оленины. Чуть обжарил, долил воды, и после того как закипело, бросил в шулюм по горсти пшенки и сечки. Ну, единственно солить не стал, потом посолю и поперчу. Собаке сильно соленое тоже не стоит есть. К этому времени дрова прогорели, и под котелками с кашей и чаем тускло рдели угли.

Ну а пока готовилась каша, я распотрошил рюкзак того невезучего новичка, да и снятую с него сбрую решил осмотреть. А то никак руки не доходили.

На широком ремне присутствовал кожаный патронташ, на сорок пять патронов. К моему удивлению, гильзы для ружья оказались латунными, а не стальными или пластиковыми. Ну, это уже хлеб, латунь до полусотни переснаряжений точно терпит. А то и сотню. Правда, калибр ну не совсем для этих мест. Я бы предпочел минимум двадцатый, но дареному коню в зубы не смотрят. Маленький подсумок был с тремя пачками мелкашечных патронов, причем когда я разломил один, то из стальной гильзы высыпался мелкий винтовочный нитропорох. И то дело: был бы дымарь – намного слабее патрончик был бы. А так и птицу какую там или кого еще на еду тюкнуть запросто можно. Хоть и непривычно.

– Да уж, знакомые все лица. – Я стряс порох на землю и помешал кашу. Еще немного, и готово будет.

Там же, на поясном ремне висел в ножнах неплохой ножик-финка с клеймом НКВД, легендарной конторы, тоже какой-то новодел с новых планет, и в отдельном подсумке была небольшая подзорная труба.

– А вот за это спасибо тебе, мужик.

Я вытащил обшитую кожей трубу, раздвинул ее и поглядел в сторону гор.

Ну очень неплохое увеличение, минимум тридцатикратка. Хоть какой-то прибор наблюдения есть, пусть и древнейший. Собака лежала у костра и пускала слюни на землю. Правда, при этом не забывала прислушиваться, порой привставая и проверяя, что именно она слышала.

Впрочем, ничего особого не было. Сойки и сороки нигде не скандалили, вообще птицы спокойно чирикали без проблем, дятлы вовсю стучали, внизу в овраге что-то гулко плеснуло – наверняка еще одна бобровая семейка. Далеко перекликивались волки, но настолько далеко, что даже моя собака ухом в их сторону не вела.

Рюкзак не дал ничего неожиданного. Пара сменного белья, такое же, как у меня, серое и теплое, и даже размер почти подходит, всего на два меньше. Портянки, котелок, маленький стальной чайник, кружка-миска-ложка. В боковом кармане большой толстый нож, тоже златоустовский. Таким можно немалую ветку перерубить. «Шерхан» называется, рукоять из красивого дерева и латунная гарда с затыльником.

Тем временем подоспела каша. Наложив полную миску, которую я предназначил Герде, поставил ее на мелководье, студиться. А сам проверил доставшиеся продукты. Ну, почти то же, что и у меня. Шпиг, копченая грудинка, пакет с дробленкой, вроде как кукурузной, пакет с курагой, мука, сахар, соль-перец. Вот только ни лука свежего, ни чесночку мужик не припас, а зря. Впрочем, я черемшу видал, по-моему. Хотя бог его знает, что здесь за травы. Грибов навалом, например, но я даже вылитые белые побоялся брать. Ну на фиг, кончишься под кусточком от грибной похлебки. То, что их черви едят или лоси, ни о чем не говорит, мало ли кто какую бяку ест.