Еще один шпион - Данил Корецкий

— Ничего, разбогатеешь, пригласишь меня в «Максим», — смеется новый знакомый.

— Согласен! — кивает Родион.

Тот обед в «Кабачке» он помнил до мельчайших подробностей: луковый суп, утка, незамысловатое вино последнего урожая, оказавшееся вкусным и неожиданно пьяным. Хотя он, скорее всего, был просто слишком голоден… Потому и запомнил.

— …Согласен!

Долг не тяготил его, но отдать его он мечтал все эти годы. Ответный обед стал неким символом. Во-первых, того, что он, Родион Мигунов, держит слово. «Пацан сказал — пацан сделал!» — как говорили в России в определенных кругах. Во-вторых, это знак того, что он добился в чужой стране определенных успехов, причем немалых.

Но Боб, похоже, ничего символического в происходящем не видел: обед и обед. К тому же он вовсе не был голоден. Рассеянно поковырял паровую дораду, отпил глоток шардоне. Поставил бокал, попросил у официанта виски.

Родион улыбнулся, поднял свой бокал.

— Ну что, за исполнение желаний? Как говорят в России — за сбычу мечт!

— За твой успех, — сказал Боб. — Верил, верил, но, честно говоря… Не ожидал. Навел кое-какие справки: этих старых пердунов в Ассасе просто пучит от восторга после твоей защиты…

Он рассмеялся.

— А скоро будет защищаться — кто бы ты думал? — племянник министра финансов. Вот кому придется нелегко!

Они выпили. Боб развалился на неудобном диванчике, поставил бокал с виски себе на живот и с чисто американской невозмутимостью разглядывал зал.

Зато Родион с аппетитом ел нежнейшее розовое седло барашка с белыми грибами, с удовольствием пил легкое, с тонким ароматом свежести вино.

— Ну, и Совет Европы, ты знаешь, не раздает персональные стипендии направо и налево, — добавил Боб после долгой паузы. — Просто аномальный какой-то случай. Ты войдешь в историю, Родион.

— Надеюсь, не только потому, что выжал у них семьдесят пять тысяч евро.

Боб посмотрел на него.

— Это твоя стипендия?

— За двадцать восемь месяцев.

— Щедро. Не по-европейски щедро, я бы сказал.

— Это благодаря твоим публикациям, — сказал Родион. — После них все изменилось буквально за полгода, Боб. Даже меньше. Когда вышел первый очерк, я выслал заявки на поступление в докторантуру в шесть университетов. Пришли четыре положительных отзыва. Я даже смог выбирать…

— Погоди, погоди. Ты имеешь в виду мою серию «Сын за отца»?

— Конечно. С тех пор у меня началась совсем другая жизнь.

— Ну… Я не знаю. — Боб несколько озадаченно посмотрел в стакан с виски, пожал плечами. — Все-таки тираж приличный, под миллион…

Он вскинул голову.

— Но без ложной скромности: очерки очень даже неплохие. Я сам не ожидал. У нас в редакции ведется что-то вроде «гамбургского счета»: каждый сотрудник при желании может выставить оценку любому материалу — от ноля до двадцати. Собственные публикации не в счет, конечно. Заполняет такую специальную бумажку и бросает в ящик. Ящик раз в месяц открывает редактор, объявляет результаты. Обычно на этом поле сводят всякие счеты: обиды, подсиживание и все такое. Но чаще всего просто игнорируют… А тут мне полдюжины «двадцаток» вкинули. Неожиданно. Это хорошо.

— Вот видишь!..

— Да перестань, — Боб поморщился, махнул стаканом. Льдинки глухо застучали. — Давай начистоту, Роди. Ты ведь тоже мне помог. Ну, о ком бы я писал свои сенсации? Опять о каком-нибудь жирном прыщавом дебиле, который мечтал воткнуть соседке по парте, кончил на ботинки и в результате расстрелял половину своего класса? Да ну их к черту, этих извращенцев! А тут нормальная жизненная история, живые люди, политика, ничего не высосано из пальца. Ты извини, что я о тебе вот так, в третьем лице. Кстати, те материалы, что ты передал мне из Цюриха — помнишь? Я такую аналитику из них заделал — пальчики оближешь!

— Цюрих?..

— Конечно! Дом на набережной в Рисбахе, парень по имени Борис — ну?

— А-а-а… Ну, это было нетрудно…

Прошлой осенью он ездил на северо-восток Швейцарии, где в небольшом поселке компактно проживают семьи российских эмигрантов — интервьюировал их для своей диссертации. Боб тогда попросил навестить еще одного человека в Цюрихе, некоего Бориса, тоже русского. Сказал, что расследует дело о крупной финансовой махинации, а этот Борис знает выходы на нужных людей и, возможно, передаст некоторые ценные материалы. Родион хотел спросить, почему Бобу не воспользоваться в таком случае электронной почтой, но не спросил. Мало ли что — может, нету у человека электронной почты, даже в Европе такое случается. В общем, проинтервьюировал он своих людей, заехал в Цюрих, нашел этого Бориса — веселого мужика с южнорусским говорком. На террасе с видом на Цюрихское озеро выпил с ним чаю, получил флешку, передал ее потом Бобу… Всё.

— Ты мне много раз помогал. А поездки в Сербию? А Польша? — не успокаивался Боб. — Или это ничего, по-твоему, не значит?

Да, были еще Нови-Сад и Краков, и два больших научных архива в этих городах, где Родион заканчивал первую часть своего исследования и попутно выполнил некоторые поручения друга-журналиста. Но, во-первых, протекция Боба помогла Родиону получить беспрепятственный допуск к необходимым материалам — уйма сэкономленного времени и нервов. А во-вторых… ну подумаешь, встретился с парой человек, задал им пару вопросов, ответы записал на диктофон. За полдня управился. Люди обычные… не цыгане, не уголовники. Даже было интересно — включенный диктофон по просьбе Боба он спрятал в кейсе, его собеседники не знали о том, что ведется запись. Обычное дело в журналистской практике? Наверное, да. Если, конечно, речь идет о серьезном расследовании, а не заметке в многотиражной газете. Хотя что это было за расследование, Родион так и не понял.

— А Борис этот — как он тебе? Блинами угощал?

— Угощал. С ежевикой, — кивнул Родион. — И самовар у него на террасе стоит. Я к нему на минуту заскочил, а он потчевать меня… Хлебосольный мужик.

— Ага! Вот! — обрадовался Боб. — За это я люблю русских. И кухню русскую люблю. Если холестерин — так до плешки, если алкоголь — так не меньше сорока градусов. Понимаю и преклоняюсь. А вот это, честно говоря, до меня как-то не совсем доходит…

Он кивнул на красноватые бараньи ребрышки.

— Извини, конечно… Может, у меня в роду русские мужики были?.. Вот отца моего когда-то вашим салом угощали — помнит до сих пор. Сырое подмороженное сало, с крупной солью, которая на зубах хрустит. И черный хлеб. Говорит, ничего вкуснее в жизни не ел. Пробовал когда-нибудь?

Родион усмехнулся. Ну какой же русский хотя бы раз в жизни не отведал соленого сала?

— Твоему отцу повезло, Боб. Многие американцы даже не подозревают, что есть еще более верный способ получить ожирение и атеросклероз, чем ваши гамбургеры… Как у него с холестерином?